Тим Уиллокс - Религия

Тангейзер ушел, бродил где-то среди нехристей за чудовищными стенами, внутри которых укрывались все они и из-за которых она чувствовала себя загнанной в капкан. Когда не было ни его, ни Бурака, чтобы заполнить время, день тянулся медленно. Квартирмейстер отругал ее за то, что она тратит воду на цветы, и ей ничего не оставалось, как только наблюдать, как они умирают. К закату солнца Тангейзер не вернулся. Измученная ожиданием и беспокойством, она отправилась на берег посидеть в тишине. Но тишина была изгнана из этого места. Пушечные выстрелы сотрясали землю с восхода солнца до темноты. От периодических криков пехотинцев у нее мороз шел по коже. Мужчины орали или бормотали молитвы. Хлысты, свистки и проклятия погоняли рабочие отряды, несчастных людей в цепях, которых заставляли возводить все выше и без того бесконечно высокие городские стены. А в оберже предавалась мрачным размышлениям Карла, которая не могла найти своего мальчика. Возможно, хотя она не говорила об этом, она была расстроена еще и потому, что Тангейзер сделал Ампаро своей любовницей.

Что касается неведомого мальчика, Ампаро не испытывала по его поводу вообще никаких чувств. Это была задача, требовавшая связать события глубокой давности с будущим, которого еще не было, загадка, которая ставила ее в тупик. Всего несколько часов до и после настоящего момента были для нее пределом, дальше которого ее воображение не простиралось. Завтра было очень далеко, а вчера уже ушло. Надежды были ей непонятны, а воспоминаний было мало. Она надеялась, что мальчик найдется, тогда Карла была бы счастлива. Пока Карла не появилась среди ивовых зарослей, словно ангел из ее стекла, в жизни Ампаро чего только не было. А с того момента ее жизнь сделалась пронизанной чудом и красотой. Ампаро любила Карлу. Но поиски мальчика были предприятием, в котором для нее не было места.

Что же касается Тангейзера, его она любила с дикой, ужасной страстностью, исходящей из самой ее крови, из самой ее сердцевины, из глубины ее сердца и души. Она полюбила его, когда он рассказал сказку о соловье и розе. Кроваво-красной розе, убившей того, кто ее обожал. Тангейзер подарил ей желтые кожаные туфли с турецкого базара, которые были сейчас на ней. Он подарил ей гребень из слоновой кости, отделанный серебром и расписанный цветочными узорами, который она носила в спутанных волосах. Он заставил ее стонать в ночи, когда она лежала под ним. Он заставил ее рыдать, когда он спал, а она лежала у него на груди, охваченная страхом, что он может погибнуть. Ампаро знала, что она не похожа на других женщин. Как и почему, она не смогла бы объяснить, но так было всегда. Она думала, что знает о плотской страсти все. Это вечно окружало ее — начиная со спаривания коров, которых разводил ее отец. Она видела и испытала это в убогих лачугах, где она ночевала за время своих скитаний, на узких жестоких улицах Барселоны. Она помнила продавца сладостей, который ударил ее ногой в лицо, и батраков, которые заваливали ее на землю, а потом, кончив, мочились на нее. В мире, который она делила с Карлой, в мире музыки, лошадей и мира, подобным вещам места не было, о них никогда и не говорили вслух. Поначалу это поражало Ампаро, но годы шли, и она сама стала забывать об этом. Как и для Карлы, плотская любовь оставалась для нее загадкой. И вот она увидела Тангейзера обнаженным. Ее сердце едва не остановилось, когда она увидела буквы, колеса, полумесяцы и красный раздвоенный кинжал с рукоятью в виде драконьей головы, которыми были бесшабашно расписаны его руки, бедра и икры. Он действительно был тот человек, которого она видела в волшебном стекле. Она тоже разделась перед ним с безудержной и бесстыдной радостью и отдалась ему, и он ее взял.

Тангейзер с Карлой, наверное, поженятся. Этот факт ее не трогал, она не заостряла на нем внимание, поскольку это был вопрос далекого будущего. Не похоже, чтобы они были влюблены друг в друга. И ей казалось, что Карла его не хочет, поскольку она не утверждала обратного. Ампаро видела, как она вздрогнула от его поцелуя, тогда, в саду обержа. А если Карла никогда не говорит о таких вещах, что она может о них знать? Ее печальное настроение связано только лишь с мальчиком, заключила Ампаро и с легким сердцем отбросила все мысли на эту тему.

— Но1а. [77] Привет ( исп .).

Она без малейшего испуга повернулась на голос, хотя его обладатель появился без всякого звука. Молодой человек, кажется, сам вздрогнул, наткнувшись на нее. Его лицо было худое, гладкое, без растительности, черты его еще не оформились окончательно, но он был высок и широкоплеч, как большинство мальтийских мужчин. Волосы у него были жесткие от грязи, он был в кожаной куртке, сплошь утыканной бронзовыми заклепками. Штаны рваные, подвязанные веревкой, босые мозолистые ноги. За веревочный пояс заткнут мясницкий нож. Мальчик-мужчина. Она заметила его в порту, в день их приезда на остров. Он был покрыт засохшей кровью, и старый кукольник плясал вокруг него безумную джигу. Она молча смотрела на мальчика. Он топтался на месте, собираясь с духом.

— Ты говоришь по-французски? — спросил он на французском, потом прибавил по-испански: — А на испанском?

Она кивнула; наверное, он решил, что ее кивок относится к обоим языкам, потому что продолжил на смеси французского и испанского.

— Тебя кто-нибудь обидел? — спросил он, увидев, что она сидит, сжавшись в комок.

Она отрицательно покачала головой. Он несколько раз оглядел берег.

— Это неподходящее для тебя место, — сообщил он. — Здесь небезопасно для девушки.

Ампаро указала на небо, и он посмотрел вверх. На какой-то миг ей показалось, он ничего не поймет, но, снова поглядев на нее, он кивнул, словно ничего яснее и быть не могло.

— Ага, звезды. — Он важно надулся и указал на небо. — Дева. Большая Медведица. Малая Медведица. — Он покосился на Ампаро, проверяя, произвело ли это на нее впечатление. — Но здесь сидеть небезопасно. Солдаты. Tercios. — Он замолчал, будто бы предположил что-то невежливое на ее счет. Он изучал ее, упершись кулаками в бока, словно был здесь хозяин. Затем сказал: — Ты замерзла.

Не дожидаясь ее ответа, он развернулся и убежал, шлепая босыми ногами по камням, потом все затихло. Она подумала, вдруг Тангейзер вернулся. Ампаро уже хотела пойти в оберж, выяснить, так ли это, когда снова послышалось шлепанье босых ног: мальчик возвратился с длинным куском потертой материи, изначального предназначения которой она не смогла угадать. Но сейчас, судя по всему, ткань служила одеялом, потому что он набросил ее Ампаро на плечи и закутал ее. От ткани пахло рассолом. Ампаро подтянула ее и закуталась плотнее.

— Ты добрый, — сказала она.

Он пожал плечами.