Патрик О'Брайан - Фрегат Его Величества Сюрприз

Он замолчал, бросил взгляд через плечо и заявил, что эта сторона для высадки не подойдет: слишком отвесно, нужно попытать счастья с другой стороны. По мере приближения к скалам птиц становилось все больше, а когда они подошли к южному берегу, олуши и крачки буквально кишели в небе, снуя вокруг своих рыболовных угодий в мельтешении перекрещивающихся маршрутов. Странно, но птицы молчали. Стивен не мог оторвать от них глаз, тоже не раскрывая рта и замерев от восхищения. Тем временем шлюпка приткнулась к поросшей водорослями скале и покачнулась, когда Николс выпрыгнул из нее на укромный берег, вылизанный волнами. Лейтенант помог Стивену выбраться наружу.

— Спасибо, спасибо вам, — сказал Стивен, карабкаясь по темной от действия прибоя полосе наверх, к сияющей белизне. И тут он замер: прямо перед ним, буквально нос к носу, сидела олуша. Две, четыре, шесть олуш, таких же белых, как скалы, на которых они сидели — целый ковер из олуш, молодых и старых, а среди них множество крачек. Ближайшая олуша посмотрела на него без особого интереса, по ее змееподобной голове и круглому глазу можно было прочитать лишь легкую степень беспокойства. Стивен вытянул палец и коснулся птицы. Та вздрогнула. В этот момент раздался мощный шум крыльев — прилетела еще одна олуша, неся добычу для своего широко раскрывшего клюв детеныша, сидевшего на голой скале в нескольких футах далее.

— Иисус, Мария и Иосиф, — пробормотал Мэтьюрин, выпрямляясь, чтобы обозреть остров — гладкий курган, напоминающий полураскрошившийся коренной зуб, с птицами, облепившими все впадины. Раскаленный воздух был наполнен хлопаньем крыльев, аммиачным запахом испражнений и смрадом от рыбы; свет, отражающийся от гладкой белой поверхности, слепил глаза, так что трудно было разглядеть птиц ярдах в пятидесяти вверх по склону, а сама линия склона колебалась, как канат, который то натягивают, то отпускают. Никакой воды, абсолютная сушь. Ни травинки, ни мха, ни лишайника; вонь, голые скалы и неподвижный воздух.

— Да это рай! — вскричал Стивен.

— Рад, что вам нравится, — отозвался Николс, устало присаживаясь на единственный чистый клочок скалы, который ему удалось найти. — Вы не находите, что для рая тут слишком смердит, да и пекло адское? Камень даже через подошву жжет.

— Ну да, аромат, — сказал Стивен. — Но под раем я имею в виду непуганность птиц, и еще мне кажется, что смрад не от них. — Он пригнулся, когда крачка пронеслась мимо его головы, резко тормозя перед посадкой на землю. — Они непуганны, как до Падения. Надеюсь, эта птица позволит мне понюхать ее. Уверен, что смрад исходит от экскрементов, остатков рыбы и водорослей.

Доктор слегка подвинулся к олуше, одной из немногих, продолжавших высиживать яйца, встал на колени, осторожно взял ее за изогнутый клюв и поднес нос к ее спине.

— Впрочем, они тоже вносят изрядный вклад, — произнес он.

Олуша выглядела возмутительно, раздражающе, непроходимо глупой; она издала шипящий звук, но не тронулась с места — только поплотнее прикрыла яйца и уставилась на краба, деловито воровавшего летучую рыбу, оставленную крачкой на краю гнезда в паре футов от них. С вершины острова Стивен видел фрегат, неподвижно стоящий в паре миль от них, с обвисшими, безжизненными парусами. Николса он оставил внизу, под навесом, сооруженном из одежды и весел — единственный клочок тени на всей великолепной скале. Стивен отобрал для коллекции двух олуш и двух крачек: ему пришлось перебороть сильнейшее нежелание размозжить им головы, но одна из олуш, с красными ногами, явно принадлежала к неописанному еще виду. Птиц он выбрал из тех, что были без выводка, кроме того, по его оценке, только на этой скале их оставалось еще тысяч тридцать пять. В коробочках заняли свои места несколько экземпляров питающейся перьями моли, жук неизвестного рода, две мокрицы, идентичные, судя по всему тем, которых находят в ирландских торфяных курганах, шустрый ворище-краб и значительное количество жирных бескрылых мух, классификацией которых можно будет заняться позже. Какой улов!

В данный момент Стивен стучал по скале молоточком — но не ради геологических образцов, груда которых уже лежала в шлюпке, а для того, чтобы расширить расселину, в которой укрылся неизвестного вида паук. Скала оказалась твердой, расселина глубокой, а паук — упрямым. Время от времени доктор останавливался, чтобы глотнуть немного чистого воздуха и бросить взгляд на корабль. К востоку птиц наблюдалось гораздо меньше, хотя то тут то там какая-нибудь олуша или парила, или пикировала, сложив крылья, отвесно в море. Во время препарирования образцов надо будет обратить особое внимание на их ноздри: должно быть что-то, препятствующее попаданию в них воды.

Николс. Поток, взрыв откровенности, вызванный каким-то случайным словом? Что-то не слишком важное, раз уж не получается вспомнить о нем, вызвало короткое признание: «Я был на берегу со времени списания с «Эвриала» до назначения на «Сюрприз», и поссорился с женой». Протестанты нередко исповедуются врачам, и Стивену уже приходилось выслушивать подобные истории прежде. Они всегда сопровождались ритуальной просьбой дать совет. Оскорбленная до глубины души жена, расстроенный муж, ищущий примирения, внешнее подобие счастливой семейной жизни, осторожные слова, предупредительность, отдаление, обида, холодное одиночество ночью и днем, постепенное умирание остающихся еще чувств и даже общения. Но никогда ему не приходилось слышать признания, в котором звучало бы такое раздирающее душу горе:

— Я думал, что будет лучше, если уйти в море, но этого не случилось. Нет письма в Гибралтаре, хотя и «Леопард» побывал там раньше нас, и «Свифтшур». Всякий раз во время ночной вахты я ходил взад-вперед, сочиняя ответ на письма, которые ждут меня на Мадейре. Писем не оказалось. Пакетбот заходил туда за две недели до того, когда мы еще стояли в Гибралтаре, а писем нет. Я все еще надеялся… но ничего, ни клочка бумаги. Пока дул пассат, я не мог в это поверить, но теперь все, и скажу вам, Мэтьюрин: я не в силах терпеть эту долгую, медленную смерть.

— Наверняка вы получите целую пачку в Рио, — сказал Стивен. — Я вот тоже ничего не получил на Мадейре. Практически ничего. Их точно отослали в Рио, не сомневайтесь. А может, даже в Бомбей.

— Нет, — обреченно отрезал Николс. — Не будет никаких писем. Я и так уже утомил вас своими делами, простите меня. Если я устрою навес из весел и сорочки, посидите под ним? Как бы вас солнечный удар не хватил на такой жаре.

— Нет, спасибо. Времени мало. Нужно побыстрее обследовать сию сокровищницу под открытым небом. Бог знает, удастся ли когда-нибудь вернуться сюда снова?

Стивен очень надеялся, что Николс не станет сожалеть об этом. Обычная исповедь носит более формальный характер, она менее подробна и обширна, не так откровенна в деталях, не касающихся религии. Помимо того, исповедник сам по себе суть священник, ведущий особую жизнь, а доктор — обычный человек. Нелегко сидеть за обеденным столом с тем, кому рассказал такое.