Ив Жего - 1661

— Я лично позабочусь об этом, монсеньор, — ответила Олимпия.

Габриель вздрогнул, ощутив холод в ее металлическом голосе.

Принц проговорил раздраженно:

— К тому же она сможет успокоить мою будущую супругу, а то от ее безудержных фантазий у меня портится настроение…

Голоса отдалились, и Габриель перестал их различать. Вскоре смолкли и шаги. Хлопнула дверь. Воцарилась полная тишина. У Габриеля голова шла кругом, и время тянулось нескончаемо долго. У Луизы свидание с королем? Ей угрожает опасность? Как защитить ее, не выдав того, что узнал? Габриель почувствовал, как на лбу у него выступили капли пота. А еще пересуды о похищенных бумагах, папка гранатового цвета, напомнившая юноше об отце и стоившая ему стольких неприятностей, — как увязать одно с другим? Как во всем этом разобраться?

— Бедняжка Габриель, ну и вид у тебя! Ты такой бледный, будто увидел привидение.

В приоткрытой двери возникло лицо Луизы.

В то время как в парижских церквях возносили молитвы во спасение кардинала Мазарини, в одном из самых модных столичных салонов гости вели оживленные разговоры. Светская жизнь кипела вовсю, и ничто, казалось, не могло нарушить ее течения. Кто сменит первого министра? Впадут ли Фуке с Летелье в немилость? И кто заменит их? У каждого гостя, в зависимости от его дружеских связей и интересов, была на сей счет своя точка зрения.

Мадлен де Скюдери, [31] Мадлен до Скюдери (1607–1701) — французская писательница, автор многотомных галантных романов. (Прим. ред.) хозяйка салона, порхала от одной группы собеседников к другой, выведывая тайны и секреты, имевшие хоть маломальское касательство к той или иной заметной личности в королевстве. Ее дружба с суперинтендантом финансов была известна всем. В своем блистательном романе «Клелия, или Римская история» она ярко изобразила Фуке, сравнив его с Ришелье, великим покровителем искусств. В этот переходный политический период она, не жалея ни сил, ни красноречия, пела дифирамбы владетелю Во-ле-Виконта при всяком удобном случае. Ее салон был одним из самых видных, и публика у Мадлен де Скюдери собиралась самая разная: и отпрыски знатных фамилий, волею судеб отстраненные от политических дел, и представители буржуазного сословия, добивавшиеся признания в высшем свете, и художники с артистами, искавшие покровителей или поклонников своего творчества. В тот день, о котором идет речь, одним из героев вечера был Блез Паскаль. [32] Блез Паскаль (1623–1662) — французский ученый, философ и изобретатель, автор гидростатического закона и создатель механического арифмометра (Паскалево колесо). (Прим. ред.) Этот гениальный создатель арифмометра, замечательный ученый — физик и математик почти не выходил в свет после несчастного случая, произошедшего с ним в Нейле 24 ноября 1654 года. Едва избежав смерти, Паскаль тем же злополучным вечером вдохновенно описал свою встречу с Богом. Став, таким образом, еще и блистательным богословом, он все реже удостаивал свет своим посещением. Сейчас этот достославный человек, вызывавший всеобщее восхищение, но уже пораженный недугом, живо беседовал с Мольером.

— Лично я ставлю на Цонго Ондедеи. Епископ фрежюсский кажется мне самой подходящей заменой его высокопреосвященству.

— Поговаривают еще о маршале де Виллеруа, — с неизменной осторожностью заметил сочинитель «Смешных жеманниц», не желавший открывать Паскалю характер своих нынешних отношений с суперинтендантом.

— Истина в том, — с печальной улыбкой сказал ученый, — что Париж, похоже, заботит только вопрос о правопреемнике, тогда как нас должна занимать совсем иная вещь, куда более важная, — я имею в виду стабильность в королевстве. Видите ли, — продолжал он, не обращая внимания на недоумение собеседника, который никак не мог взять в толк, куда клонит Паскаль, — народ обескровлен, войны — гражданские, религиозные, межгосударственные, — все это ввергло народ в смятение, лишило здравомыслия, и люди уже не ведают, что для них важнее: служить верой и правдой королю Франции или какому-нибудь местному господину, который тиранит их и влияет на их будущность самым непосредственным образом…

— Потому-то и нужно молиться, чтобы Господь ниспослал нам сильного первого министра, способного одолеть всех этих местных господ…

— Нужен не сильный первый министр, — бесстрастно поправил Паскаль, — а справедливый король. В самом деле, в чем сила любого государя? Не в оружии, а в приверженности народа.

— Но вопрос о приверженности даже не подлежит обсуждению, ибо это священный оплот монархии! — воскликнул Мольер.

— Приятно слышать это от вас, — усмехнулся Паскаль. — Но вы, наверно, помните, что как раз во имя такого священного оплота и был убит дед нашего государя, Генрих IV. Лично я убежден: в будущем сердца людские через повиновение закону Божьему должны исполниться верой в иной закон, быть может, более прозаический, основанный на признании личной и всеобщей удовлетворенности народа. Вера необходима, она — мощный двигатель многих явлений. Впрочем, в ее движущей силе в политике я с каждым днем все больше сомневаюсь.

— Должны исполниться… — вполголоса повторил Мольер, восхищаясь столь смелым высказыванием. — Да будет угодно небу, чтобы никто не воспринял это как «заменить», сударь… Иначе небо вас же и покарает.

Паскаль бросил на комедианта отстраненный взгляд.

— Все может быть. С людьми, нам подобными, всякое может случиться, и даже без явных на то причин. Да, не плохо было бы знать, отчего случается то или другое…

Между тем в двух шагах от них Олимпии Манчини, графине Суассонской, облаченной в очень строгое, скромное платье, представляли Луизу де Лавальер. Олимпия пыталась выведать у девушки подробности о размолвке, которая, по слухам, произошла накануне между Генриеттой Английской и Месье, братом короля.

— Как чувствовала себя ваша госпожа сегодня утром? — осведомилась племянница кардинала, обменявшись с фрейлиной принцессы приличествующими случаю комплиментами. — Говорят, она страдает со вчерашнего дня?

— Будущей невестке его величества будет приятно узнать, что госпожу графиню заботит состояние ее здоровья, — уклончиво ответила Луиза.

Она сразу поняла, что весь Париж уже знает о несчастье, постигшем бедную невесту.

«Столичные нравы весьма своеобразны», — подумала она, снова вспомнив о Людовике XIV, который с недавних пор владел всеми ее помыслами.

В это время в соседней комнате Жан де Лафонтен оказался в гуще жаркого спора между сторонниками Кольбера и приверженцами Фуке. Поэт горячо защищал своего верного друга — суперинтенданта финансов.