Энн Бенсон - Огненная дорога

«И я, маленькая дурочка, думала тогда, что здесь какая-то магия! Сейчас-то понятно, что это был простой здравый смысл».

Бросив взгляд на Алехандро, она заметила отрешенное выражение его лица.

«Наверное, тоже мечтает о магических булочках».

Гильом Каль продолжал говорить, на ходу оглядываясь и заметая следы веткой.

— Мы стояли твердо и, казалось, были близки к победе. — В его голосе послышалась ярость. — Но тут прямо ниоткуда возникли два рыцаря. Мы просто глазам своим не поверили! Кузены, один англичанин, другой француз, но оба поклялись не бросать леди в беде, и не важно, какого мерзкого плута она допустила к себе в постель. — В его словах отчетливо прозвучала горечь. — Это было для нас последней каплей. Они атаковали верхом, с мечами и луками; где нам выстоять против них со своими жалкими кольями и ножами? Не сомневаюсь, сейчас шерсть уже на пути к ткачихам Наварры, и кони, на которых ее увезли, проскакали прямо по телам тех, кто ее защищал.

Он, казалось, не знал усталости, подхлестываемый собственными словами.

— Они обращаются с крестьянами не намного лучше, чем с животными, и ждут, чтобы те работали, работали, работали! Однако во всей Франции не осталось ни одного плуга… хотя даже если бы они были, нет лошадей, кроме совсем дряхлых, чтобы тащить плуги. Но если бы каким-то чудом появились кони и плуги, ни у кого больше нет семян. Все съели…

Во время своих скитаний Алехандро и Кэт не раз слышали подобные сетования, но в силу необходимости ни во что не вмешивались, стараясь не обращать внимания на растущий хаос. Однако страстная речь Гильома вновь напомнила им об ужасном положении во Франции. Слушая его рассказ о борьбе за права жестоко угнетаемых крестьян, Кэт подумала, что он взвалил на свои плечи непосильную ношу и превратился в такого же гонимого, как они.

У него, однако, крепкие плечи, против воли обратила внимание она. Вообще он мужчина красивый и хорошо сложенный, хотя с необычной для француза фигурой: высокий, как люди в той стране, откуда она родом. Шагал Каль твердо и целеустремленно, в серых его глазах посверкивали искорки волнения; Кэт невольно загляделась на этого человека. Он, казалось, справился с пережитым этой ночью ужасом coup de grâce, [7] Последний удар, удар милосердия (фр.). и в его голове роились новые планы.

Не успело солнце подняться высоко, как впереди стали видны знакомые приметы местности. Путники остановились в маленькой рощице, когда до дома оставалось шагов сто.

— Никаких признаков того, что здесь кто-то побывал, — глядя в прорехи между ветвями, заметил Алехандро, — однако само спокойствие настораживает.

— По сравнению с грохотом сражения это просто блаженство, — ответил Гильом и двинулся в сторону дома.

— Постойте! — Алехандро схватил его за руку.

— А как же Жан? Может, он нуждается в помощи?

Гильом попытался вырваться, но Алехандро держал крепко.

— Если ему суждено умереть от ран, сейчас он уже мертв. Потерпите немного. Угрозу часто сразу и не разглядишь. Чего не видят глаза, может почувствовать сердце. И моему сердцу эта мирная тишина кажется обманчивой.

Француз с явной неохотой снова присел на корточки и несколько мгновений сквозь ветки разглядывал местность.

— Ни глаза, ни сердце ничего мне не говорят, — буркнул он.

Алехандро с усмешкой посмотрел на него.

— Ваше сердце еще молодо. Доживете до моих лет и будете знать, что разбить его можно в одно мгновение. Когда-то у меня был друг, опытный воин. Он часто повторял, что такое безмятежное спокойствие должно настораживать.

Они еще несколько минут молча наблюдали за домом.

— Никого там нет, — в конце концов заявил Гильом. — Пошли, посмотрим на раненого. Если удастся, я отнесу его к родным, а потом попробую увидеться с теми, кто вчера уцелел.

И снова Алехандро сдержал пыл молодого человека.

— Ждите здесь. Я сам пойду и посмотрю, нет ли у нас незваных гостей. Мне почему-то кажется, что сейчас вас разыскивают упорнее, чем нас. — Он медленно встал. — Если никакой опасности нет, я вернусь за вами.

— А если есть? — после короткой паузы спросил Гильом.

— Тогда я закричу, как хищная птица. И вы возьмете мою дочь за руку и убежите. Она знает, где встретиться со мной снова. — Он улыбнулся молодой женщине и отеческим жестом погладил ее по щеке. — Уверен, все будет хорошо.

Он сделал несколько шагов в сторону дома, но потом остановился, вытащил из кармана маленький мешочек и вложил в руку Кэт. Звякнули монеты. Она сунула мешочек в карман юбки и понимающе кивнула. Алехандро устремил на дочь долгий взгляд, а потом сказал, обращаясь к Гильому:

— Пообещайте мне: если Господь пожелает разделить нас, вы сделаете все, чтобы мы снова воссоединились. И когда это произойдет, для вас же будет лучше, если Кэт ни на что не пожалуется.

Где бы они ни были во время своих скитаний с тех пор, как покинули Англию, им постоянно внушали беспокойство многочисленные окна в домах. Обозревая очередное выглядевшее покинутым жилище, они прежде всего задавались вопросом, не слишком ли много здесь способов заглянуть внутрь. Еврей-врач и его приемная дочь, христианка, поневоле приобрели немалый опыт в том, как укрыться от мира с помощью пергамента, или ткани, или деревянных планок. Он учил ее, успокаивал, а иногда и распекал в тусклом свете факелов и свечей. Оба страстно, почти отчаянно тосковали по дневному свету, но почти в совершенстве научились ориентироваться во тьме.

Однако сейчас он оказался в положении человека, желающего заглянуть внутрь собственного дома и посмотреть, изменилось ли что-нибудь за время их отсутствия. Сделать это можно было через единственное окно, занавешенное так тщательно, что заглянуть в него не представлялось возможным. Алехандро выругал себя за склонность делать хорошо все, за что бы ни брался.

Он прокрался между деревьями и проскользнул в конюшню. Упрямый конь был там, благодушно жевал траву, груду которой положили перед ним еще вчера. Вода в лотке кончилась, однако было ясно, что поход к ручью с ведром придется отложить до более благоприятного момента. Алехандро ласково погладил коня, тот в ответ негромко фыркнул — как будто понимая, что ржанием мог выдать местонахождение хозяина. Лекарь прошептал на ухо жеребцу несколько успокаивающих слов и снова выскользнул наружу.

Держась у самой стены, в тени, он крался вдоль дома. Добравшись до угла, присел на корточки и осторожно выглянул. Привязанных коней не обнаружилось, но на мягкой пыли виднелись следы копыт — множества копыт, — явно оставленные не одним конем; видимо, здесь побывал целый отряд верховых. Однако это, надо полагать, произошло давно, потому что пыль успела осесть.