Энн Райс - Иисус. Дорога в Кану

Кто есть Христос Спаситель?

Ангелы пели при его рождении. Волхвы с Востока принесли дары: золото, ладан и смирну. Это были дары ему, и его матери Марии, и человеку по имени Иосиф, который считался его отцом.

В Храме старик взял младенца на руки и обратился к Богу со словами: «Свет к просвещению язычников и слава народа Твоего Израиля».

Так рассказывала мне мама.

Было это много-много лет назад.

Возможно ли, что Христос Спаситель — плотник из Назарета, человек, которому за тридцать, один из многочисленной семьи плотников, где мужчины, женщины и дети занимают десять комнат старинного дома? Возможно ли, что в эту зиму без дождей, зиму бесконечной пыли и разговоров о беспорядках в Иудее Христос Спаситель в поношенной шерстяной накидке спит рядом с другими у чадящей жаровни? Возможно ли, что он спит в этой комнате и видит сны?

Да. Я знаю, что это возможно. Я и есть Христос Спаситель. Я знаю. То, что я должен знать, я знаю. И то, что должен был изучить, я изучил.

И в этой плоти я живу, потею, дышу и стенаю. Плечи у меня болят. Глаза в эти страшные засушливые дни пересохли от долгих переходов до Сепфориса через серые поля, где сгорают под тусклым зимним солнцем семена, потому что дождя нет.

Я Христос Спаситель. Я это знаю. Остальные тоже знают, но часто забывают об этом. Моя мать долгие годы не говорила об этом ни слова. Мой приемный отец, Иосиф, теперь уже стар, сед и все время дремлет.

Я не забываю никогда.

И когда я проваливаюсь в сон, иногда мне становится страшно, потому что мои сны — мои враги. Они буйные, как папоротник-орляк или внезапно налетевший жаркий ветер, что несется по запекшимся долинам Галилеи.

Но мне снятся сны, как и всем людям.

И в эту ночь, у жаровни, согревая под накидкой замерзшие руки и ноги, я видел сон.

Мне снилась женщина, такая близкая, моя женщина, и вдруг она стала девушкой, а потом, как это бывает во сне, вдруг превратилась в Авигею.

Я проснулся. Сел в темноте. Все спали, не двигаясь, с раскрытыми ртами, угли в жаровне уже стали пеплом.

«Уходи, возлюбленная дева. Мне не дано этого знать, и Христос Спаситель не узнает того, чего знать не хочет, — или того, чего у него никогда не будет, и об этом ему известно».

Она не уходила, Авигея моих снов с распущенными волосами, струящимися по моим рукам, словно Господь в Эдемском саду создал ее для меня.

Нет. Наверное, Господь сотворил сны для подобного осознания — или так казалось Христу Спасителю.

Я поднялся с циновки и, стараясь не шуметь, подкинул в жаровню углей. Мои братья и племянники не пошевельнулись. Иаков сегодня ночевал с женой в их общей спальне. Маленький Иуда и Маленький Иосиф, оба уже ставшие отцами, спали здесь, подальше от малышни, льнущей к их женам. И здесь же спали сыновья Иакова — Менахем, Исаак и Шаби, прижавшись друг к другу, точно щенята.

Я по очереди перешагнул через всех и вынул из сундука чистую одежду — шерсть пахла солнцем, под которым сушилась. В этом сундуке лежало только чистое.

Я взял одежду и вышел из дома. Порыв холодного ветра в пустынном дворе. Горстка облетевших листьев.

Я остановился посреди выложенной камнем улицы и поднял глаза на величественную бездну сверкающих звезд, распростертую над крышами.

Это безоблачное холодное небо, сплошь усеянное крошечными огоньками, на какой-то миг показалось мне невыразимо прекрасным. Заныло сердце. Как будто небо смотрит прямо мне в глаза и меня покрывает, одаривая своей милостью, бескрайняя сеть, наброшенная чьей-то невидимой рукой. И это небо — вовсе не огромная и непостижимая пустота ночи над дремлющим селением, которое, как сотни других, тянется по склону холма между погребальными пещерами, иссохшими полями и рощицами оливковых деревьев.

Я был один.

Где-то далеко внизу, у подножия холма, рядом с бывшей рыночной площадью, кто-то негромко напевал пьяным голосом. Вспыхнул свет в дверном проеме таверны. Послышался смех.

Но в остальном было тихо, и не видно ни одного факела.

Дом Авигеи, через дорогу от нашего, был заперт, как все другие дома. В нем спала Авигея, моя юная родственница, Молчаливая Ханна, ее преданная компаньонка, и две престарелые женщины, которые прислуживали ей и злому человеку Шемайе, ее отцу.

В Назарете нечасто рождались красавицы. Я видел, как подрастают целые поколения юных дев — каждая свежа и прелестна, но невзрачна, как полевой цветок. Отцы не хотят, чтобы их дочери были красивы. И вот в Назарете появилась красавица, и это Авигея. Она успела отказать уже двум женихам, или это отец отказал им от ее имени. Женщины в нашем доме только и говорили о том, знает ли Авигея, что к ней сватались.

Меня вдруг в самое сердце поразила мысль, что скоро я буду стоять в числе факельщиков на ее свадьбе. Авигее уже пятнадцать. Она должна была выйти замуж еще год назад, но Шемайя не отпускал ее от себя. Шемайя был богач, у которого имелось одно-единственное сокровище, и только оно делало его счастливым. Это была его дочь Авигея.

Я поднялся на холм и перевалил через гребень. Я знал каждое семейство за каждой закрытой дверью. Я знал нескольких чужаков, которые приходили и уходили, один из них ютился во дворе перед домом рабби, а второй — на крыше, где и без него останавливалось на ночлег немало народу, даже зимой. В Назарете все так обыденно и тихо, что нет, кажется, ни одной тайны.

Я спустился по другому склону холма и направился к источнику. Пыль поднималась от каждого моего шага, и в конце концов я закашлялся.

Пыль, пыль, пыль.

«Благодарю Тебя, Создатель, что эта ночь не такая холодная, как могла бы быть, и пошли нам дождь в избранное Тобой время, ведь Ты знаешь, как он нам нужен».

Проходя мимо синагоги, я услышал источник раньше, чем увидел.

Он пересыхал, однако пока еще бил, наполняя водой две большие вырезанные в скалистом склоне холма чаши, из которых вода блестящими струями стекала по камням и исчезала в лесу.