Мартин Стивен - Совесть короля

Пестрое сборище слуг заняло места в лодке. Сняв шапки, лакеи и конюхи улыбались совсем как дети, довольные тем, что хозяева взяли их с собой. Когда еще им выпадет столь счастливый денек? Они прислуживали самому видному мужчине и самой красивой женщине во всем Лондоне. Зная репутацию Грэшема, слуги других благородных семейств столицы Англии взирали на них с нескрываемой завистью. А еще их сытно кормили и хорошо одевали. И вот теперь они плывут по Темзе в красивой лодке вместе со своими господами. Солнце сияло, дул приятный ветерок, а вся компания держала путь в театр. В такое яркое, солнечное июльское утро можно было только радоваться жизни!

— Итак, — произнес Грэшем, встав во весь рост на корме, чтобы проследить за тем, как лодка отчалит от берега, — сейчас проверим, способны ли вы, жалкая кучка слабаков и лентяев, держать в руках весла. Или же мы кормим и поим вас лишь затем, чтобы, сделав пару гребков, вы принялись ныть, что у вас больше нет сил для столь тяжкой работы?

В ответ на эти слова восемь весел одновременно опустились в воду, и лодка резко дернулась. Сэр Генри наверняка потерял бы равновесие, не знай он, что последует за его речью.

— Слабовато! — воскликнул Грэшем, глядя на гребцов с усмешкой, обычно освещавшей ему лицо в минуты, когда он бывал спокоен. — Неплохо бы подналечь сильней! Если дело так пойдет и дальше, мы с вами успеем в театр разве что к третьему акту.

С этими словами он сел и вопросительно посмотрел на Джейн. Та сидела, устремив задумчивый взор на речную гладь. Манион расположился позади них, крепко сжимая в огромных ручищах руль.

Течение было быстрым, вода — болотно-коричневой, небо — ослепительно голубым. В отличие от речушки Флит, больше похожей на обычную сточную канаву, Темза, если не всматриваться слишком внимательно в ее бурые воды, производила впечатление относительно чистой. Однако лишь круглый дурак рискнул бы пить из нее воду. Джейн и Грэшем ни разу не окунули даже пальца в реку.

Поверх соломенной крыши над сценой «Глобуса» на ветру гордо реял флаг. Сам театр, внушительное сооружение из кирпича и дерева, казался на фоне неба круглой громадой. Компания театралов пришвартовалась у частного причала, чей владелец гарантировал сохранность лодки. Впрочем, неудивительно: пестрое сборище головорезов (главным образом это были дети владельца) отпугнуло бы кого угодно, даже предводителя гуннов Аттилу, случись его ордам нагрянуть сюда в надежде поживиться легкой добычей.

Слуги придерживали лодку, пока Джейн, а за ней и Грэшем сходили на берег. Сэр Генри посмотрел на младшего Гарри.

— Ну как, готов к представлению? — обратился к нему Грэшем, знавший всю свою челядь по именам. По его мнению, то была дань уважения по отношению к тем, кто обитал с ним под одной крышей и от кого зависела его жизнь.

— Готов! Еще как готов, сэр! — расплылся в довольной улыбке Гарри. Ветер ерошил его непослушную шевелюру.

Ведущие к театру улицы были узкими, и огромные кареты, в которых часть зрителей предпочитала прибывать на спектакль, в считанные минуты создавали ужасные пробки. Что не замедлило случиться и сегодня. Грэшем, Джейн и сопровождавшие их слуги проложили себе путь сквозь толпу к воротам, в которые пускали избранную публику, чтобы господа и сопровождавшая их челядь могли занять свои места в зале. Привратник встретил их учтивым кивком — сэра Генри здесь хорошо знали. Кстати, с сожалением отметил про себя Грэшем, с каждым годом состав зрителей существенно меняется, причем не в лучшую сторону. В основном скамьи заполняло простонародье, хотя кое-кто из благородной публики по-прежнему приезжал сюда в каретах. Более богатые и искушенные зрители предпочитали теперь закрытые театры, отчего старые подмостки типа «Глобуса» отдали на откуп толпе. Впрочем, если хорошенько присмотреться, благородных лиц в зале хватало. Тут были и юристы, и члены парламента, которые оказывали театру материальную поддержку, хотя и не в тех размерах, что раньше, и еще появлялось все больше молодых людей в башмаках с дешевыми пряжками и розетками, в безвкусно расшитых жилетах, готовых вот-вот разойтись по швам, поскольку были скроены на живую нитку.

— Сэр Томас! Как я рад снова видеть вас! — воскликнул Грэшем, заметив, как по узкой лестнице карабкается на первый ярус Овербери.

Услышав свое имя, тот вздрогнул и обернулся. Сэр Генри с удовольствием отметил про себя, что лицо Овербери украшено синяками — этакая мозаика черных и синих кровоподтеков вокруг носа и рта, переходившая во внушительную гематому под глазом. Овербери презрительно скривил губы.

— Ублюдок и его шлюха! — бросил он Грэшему и, в надежде спровоцировать драку, схватился за рукоятку шпаги.

Начинается, подумала про себя Джейн, и у нее похолодело внутри. Ненависть. Злоба. Мужчины, сошедшиеся в поединке. В деревне, где она выросла, отношения были предсказуемы, сколь бы ужасными они ни казались. Там всему было свое время и свое место. Здесь же, в мире, в котором из деревенской девушки она превратилась в придворную даму, ненависть можно было нередко прочесть во взоре тех, кто стоял рядом, преклонив колени во время причастия. Вот и сейчас злоба вспыхнула с новой силой. И где? В театре!

— В чем дело, сэр Томас? — воскликнул Грэшем. — Вам нет ровно никакой необходимости говорить о себе такими словами. Нам всем известно, что вы не получили достойного воспитания и что матушка ваша была обыкновенной шлюхой. Но те из нас, кто частенько бывает в обществе, знают: тот, кто кичится своим благородством, как правило, худший из лгунов.

Сэр Томас наполовину обнажил шпагу, однако нечто в лице Грэшема и сопровождавших его слуг заставило его передумать.

— Вы мне еще за это заплатите, — произнес он, смерив обидчика взглядом, полным презрения и злобы. — Но только не здесь и не сейчас, а позже и в другом месте.

С этими словами Овербери повернулся и вместе со своим слугой принялся расталкивать запрудивший лестницу народ, чтобы сойти вниз.

Грэшем и Джейн заняли свои места, слуги сели перед ними. Надо сказать, что сэр Генри следил не только за спектаклем, но и за публикой в зале. Многие, особенно молодежь, приходили сюда не из любви к театру, а чтобы продемонстрировать миру в первую очередь себя любимых — мол, полюбуйтесь, какие мы красивые, какие модные! А чего стоили их наряды! Корсеты затянуты так туго, что в платьях невозможно согнуться, огромные воротники больно сдавливают шею, шляпы скорее напоминают церковные шпили, видные за несколько миль. Закованные в броню из крахмала и кружев, модницы посматривали на простой люд свысока. Если же требовалось повернуть голову, то ради этого приходилось разворачиваться всем корпусом. Подмастерья заполонили собой амфитеатр — шумное, крикливое сборище горлопанов и драчунов, любителей поизмываться над бедными школярами, заплатившими за свои места дважды — сначала звонкой монетой, а затем хорошей поркой, которую они получат за то, что прогуляли занятия.