Мартин Стивен - Совесть короля

Сэра Томаса Овербери вырвало прямо на стол. Желто-зеленая рвота забрызгала сваленные кучей документы. Ему мгновенно стало легче. Он выпрямился, готовый, несмотря на разбитый рот, говорить дальше. Однако Кок его опередил, хотя в нос ему бил едкий запах блевотины:

— Марло горит отмщением. Он задумал уничтожить короля, монархию, вас, меня. Кит вернулся в страну, имея при себе привет из прошлого, и привет очень, очень опасный. Он украл эти чертовы письма — у вас, сэр Томас! — и теперь, фигурально выражаясь, в его пушке стало больше пороху. А еще у него есть рукописи. Марло хочет увидеть свою треклятую пьесу…

— «Падение Люцифера», — прохрипел сэр Томас. По какой-то неведомой ему самому причине он запомнил название.

— Именно, — подтвердил сэр Эдвард, глядя на другого поверженного и окровавленного Люцифера. — Марло надеется увидеть ее на театральных подмостках, будучи убежденным в том, что она подтолкнет чернь к мятежу…

— Чушь! — фыркнул сэр Томас и потрогал губы. — Пьеса не способна поднять народ на бунт!

— Вот как? — язвительно улыбнулся Кок. — А когда мой славный, но теперь мертвый лорд Эссекс поднял мятеж, разве не черпал он силы в «Ричарде Втором»? Иначе зачем, по-вашему, он потребовал, чтобы в театре поставили пьесу этого выскочки Шекспира? И пусть мятеж провалился, но уловка сработала — пьеса не на шутку взбудоражила народ.

— Боже праведный! — воскликнул Овербери. — Как мне лихо! Душа болит.

— Мне кажется, сэр Томас, — произнес Кок, — у вас болит везде, где только может болеть. А Грэшем нужен нам, потому что мы не можем найти Марло. Сесил полагал, что если мы натравим сэра Генри на Кита, то Марло сам набросится на него, как похотливый старикашка на пышнотелую шлюху.

Овербери вновь поднял голову.

— И он убьет его? — В его голосе слышалось едва ли не вожделение.

— Не исключено, — ответил Кок и скривился, глядя на то, как сэр Томас чертит по столу узоры желтой жижей собственной рвоты. — Но скорее, он просто выманит Марло из его логова и сам падет от его руки. Что станет удачей для нас. Правительство останется непричастным к этому случаю.

— То есть мы уповаем на то, что Марло набросится на Грэшема, как беззубый старикашка на вторую, молодую, жену?

Кок недавно женился вторично, на молоденькой девушке, которая оказалась настоящей вертихвосткой. Неожиданно Коку стало понятно, почему так много людей не прочь убить сэра Томаса Овербери. Нет, лучше пропустить его слова мимо ушей, решил про себя сэр Эдвард. Заносчивый выскочка Грэшем показал, как это делается. Не обращай внимания — и все.

Палец Овербери застыл посреди некоего причудливого орнамента из рвоты. Большинство начерченных им рисунков были похожи на наконечники стрел, отметил про себя Кок. Сэр Томас с гордым видом поднял голову, но эффект портила размазанная по всему лицу и запекшаяся на бороде кровь. Однако самому Овербери, похоже, все было нипочем. Ведь его не просто избил и унизил противник, чего раньше с ним ни разу не случалось. Он уже успел выбросить сей прискорбный факт из головы. Не исключено даже, что Овербери заставил себя позабыть боль. Былая гордыня вернулась к нему, словно не было ни унижения, ни крови. Жаль, что в этот момент рядом с ними нет Грэшема. Тот наверняка бы отметил, что воздействие удара длится не так уж и долго, и обратил бы на это внимание Маниона, для которого в первую очередь существовали вещи, которые можно съесть, выпить или с которыми можно переспать. Кроме того, слуга пребывал в уверенности, что все неисправное — в том числе и характер представителей рода человеческого — можно починить посредством методичных, осторожных, с умом наносимых тумаков.

— Но кто гарантирует нам, что один из них убьет другого? Грэшем? Подонок. Шпион. Двурушник.

— Ему ничто не мешало отправить вас на тот свет, сэр Томас! — заметил Кок ледяным тоном.

Какую-то секунду сэр Томас Овербери хранил молчание. «Помоги нам всем Господь» , — подумал про себя Кок. Они выпустили на свободу разбушевавшуюся стихию, и все для того, чтобы выйти на след Кита Марло. Ради надежды, что эти две стихии обезвредят одна другую, на карту поставлено буквально все. Пусть Грэшем отыщет Кита Марло и убьет его. Тогда источник бед будет уничтожен навсегда. А если Марло убьет Грэшема, то единственный человек, способный отыскать правду, окажется мертв, а единственный человек, кому правда известна, раскроет себя, и его тоже будет нетрудно убрать с дороги.

Так что они на верном пути. Однако почему же при мысли о Грэшеме ему в душу закрадывается страх?..

26 мая 1612 года

Театр «Глобус»

Дождь шел всего лишь несколько минут, пока Грэшем и Манион находились в доме Кока. И хотя это был легкий дождик, а не ливень, он прибил пыль, и на крышах домов теперь играли и переливались крошечные алмазы солнечного света.

Манион вопросительно посмотрел на сэра Генри. Тот почему-то остановился и, задрав голову, рассеянно смотрел на небо, после чего, к великому удивлению слуги, резко развернулся и зашагал в другом направлении. Манион инстинктивно огляделся по сторонам. За ними не было никакой слежки, во всяком случае, ничего подозрительного с первого взгляда он не заметил. Ни внезапного интереса к шагающему по улице джентльмену и его кошельку, ни многозначительных кивков или переглядываний, ни прохожих, которые бы «случайно» столкнулись на узкой улице с Грэшемом, чтобы незаметно срезать с пояса тяжелый кошель. Успокоившись, Манион устремился вслед за хозяином.

Они шагали к «Глобусу», круглому сооружению без крыши и потому открытому всем стихиям. День начинал клониться к вечеру, дневное представление уже завершилось, толпа схлынула, постепенно начали сгущаться сумерки.

— Что мы здесь забыли? — пробормотал Манион. Он никак не мог взять в толк, зачем идти в театр, если спектакля нет. Действительно, какой интерес в пустом здании?

— Просто посмотрим, — рассеянно произнес Грэшем. — Поводим носом, и все.

Он подумал, что «Глобус» внешне чем-то напоминает крепость. Его несложно оборонять. Двери можно пересчитать по пальцам — для того чтобы любой, кто проходил внутрь, не забывал оплатить вход. Высокие внешние стены обходились практически без окон.

В это время дня нужды в фонаре еще не было, но если бы его кто-то зажег, то свет наверняка мерцал бы красноватыми бликами в сгущающихся сумерках. Грэшем подошел к одной из дверей первого яруса. Бревна были толстые, но изрядно траченные временем, растрескавшиеся и сухие. Сэр Генри взялся за железное кольцо и дернул. Та стена театра, где располагалась сцена, сильнее выделялась своим белым цветом на фоне подступавшей темноты. Между замком и щеколдой имелся небольшой зазор, которого достаточно для короткого ломика, вздумай кто взломать дверь. А вот даже самый грубый напор она наверняка бы выдержала. Стояла тишина, особенно заметная после толкотни и гама большого города на другой стороне реки. Грэшем подождал, слушая, как клацанье металла эхом отдается по пустой громаде театра. Никакого движения. Ни единой души.