Эдуард Петров - Паруса в океане

— И не ворочался я.

— …а подошли — Анад-охотник! Вот потеха! Правда, Нос?

— Правда, — сказал мореход из экипажа Скорпиона и вымученно рассмеялся.

Все было подозрительно: бегающие глазки старого брюзги Скорпиона, натянутая веселость его спутника.

— Били камнем, завернутым в толстую ткань, — произнес Астарт, разглядывая шишку, — иначе бы череп треснул до самой шеи.

Нос и Скорпион украдкой переглянулись.

— Эй, парень, проводи дружка к лагерю, — в тоне Скорпиона не было просьбы, то были слова кормчего, привыкшего повелевать.

— Я сам могу дойти! — возмутился Анад. Однако видно было, чувствует себя неважно: был бледен и шагал неуверенно.

— А вдруг тебя опять кто-нибудь в кустиках пощекочет? — И Нос взорвался бурным клокочущим смехом.

Мекал повел Анада к лагерю, а Скорпион попросил Астарта помочь им перетащить к кораблям тушу убитой антилопы. Хотя Астарту было не по себе, отказать он им не мог: иначе его бы заподозрили в трусости.

Шли довольно долго. Наконец остановились. Со всех сторон надвинулись несуразные уродливые лапы молочаев. Засохшее дерево распростерло к небу мертвые ветви.

— Вот, — сказал Скорпион, и Астарт увидел невдалеке полуразложившиеся останки животного и с десяток голошеих грифов, восседающих вокруг на камнях.

Тирянин не успел отпрыгнуть. Нос распластался, обхватив его ноги, и Скорпион сильным ударом в живот лишил его способности передвигаться.

Когда Астарт опомнился от боли, Нос сдирал с него одежду, а Скорпион рвал ее в клочья и брезгливо вталкивал мечом в растерзанную груду полусъеденного хищниками трупа.

Астарта крепко, до боли в конечностях привязали к засохшему дереву.

Нос нагрузился останками трупа с налипшими клочьями материи. Скорпион старательно заткнул кляпом рот Астарту. Шаги их и шорох кустов постепенно стихли.

Заходящее солнце отбрасывало длинные четкие тени. Канделябры молочаев тянулись в синеву. Огромный геккон с остекленевшими глазами смотрел с вершины бесформенного валуна на связанного, беспомощного человека. Ящерицы помельче легкомысленно сновали по отвесной стороне камня. Несколько сереньких с коричневым оттенком горлиц перепорхнули поближе к засохшему дереву, и Астарт разглядел их нежные дымчатые шейки. Приятное воркование и идиллическая картина ухаживающих друг за другом горлиц действовали успокаивающе.

"Кому понадобилось освободиться от меня? Кормчим? Жрецу? Но этим людям было проще убить меня. Что их заставило поступить именно так?"

Астарт ни на миг не сомневался, что освободится от пут. На друзей он не надеялся: Скорпион убедит всех, что останки трупа, которые Нос потащил к кораблям, — его, Астарта. Ахтой не поверит, может заподозрить и даже разгадать заговор, но, как знать, может, его уже нет в живых.

Внезапно совсем рядом послышалось странное ворчание и хрюкание. Горлицы улетели. Астарт скосил глаза и увидел павианов, ближе всех рослого самца с пышной серой гривой, делавшей его похожим на льва. Зверь обнаружил человека и от неожиданности свирепо мяукнул. Несколько самок с детенышами встревоженно затявкали. Мясо-красная морда самца ощерилась чудовищными клыками.

Видя, что человек неподвижен, обезьяны постепенно успокоились. Но на их крики уже отовсюду спешили павианы. Астарт пришел в ужас при виде столь огромного стада хрюкающих, мяукающих, зевающих и чешущихся зверей. Они разглядывали человека, хватали за одежду, дергали за волосы. Но человек был неподвижен, и они занялись своими делами: копались в шерсти друг друга или, быстрым скачком настигнув расшалившегося малыша, награждали его оплеухой. Крупный, старый самец, видимо, вожак, блаженно щурился, подставляя подруге то один бок, то другой, а та, несказанно счастливая, шустро перебирала в густой шубе тонкими пальчиками. Вдруг Астарт увидел прямо перед собой близко посаженные злобно-бессмысленные глаза, синие надутые мешки щек в ореоле стоявшей дыбом шерсти. Павиан ткнул пальцем Астарту в глаз и с удовольствием обнаружил, что тот закрылся. Тут же, забыв о глазе, выхватил кляп изо рта финикийца и запихал в свою клыкастую пасть. Потом ему захотелось затолкнуть ее обратно. Астарт стиснул зубы. Павиан зарычал, но вскоре увлекся чем-то другим и повернулся к человеку красным мозолистым задом.

Астарт понемногу растягивал узлы, то расправляя плечи, то сжимаясь насколько это было возможно.

Обезьяны до последнего солнечного луча не покидали его: протягивали к нему руки, строили гримасы, подразнивали и даже пытались кормить. Астарт проглотил сладкую белую мякоть незнакомого плода и выплюнул косточку вместе с кожурой, чем привел все обезьянье племя в неописуемый восторг.

Но вот наступили сумерки, и вся серая лавина расползлась по расселинам в скалах. Для обезьян, видимо, наступило время сна.

Веревки поддавались слабо. Астарт истер тело в кровь и понял, что это напрасный труд. Однако уверенность в собственных силах не покидала его. Если в буднях борьба с небом изнуряла финикийца, порождала мысли об обреченности, делала его мрачным, потерянным, то в минуты, когда тело его и дух подвергались испытаниям, богохулие и бунтарство превращались в источник сил, в источник непомерной человеческой гордыни, в свидетельство бесстрашия свободного разума. Что люди, когда боги бессильны!

Астарт, передохнув, принялся раскачивать дерево. Над царством уснувших молочаев пронесся торжествующий рык льва. Астарт даже не вздрогнул. Он поладит с царем зверей. Лев — не человек.

Дерево рухнуло внезапно и с оглушающим треском. Астарт лежал на спине, чувствуя, как немеют придавленные стволом кисти рук, смотрел в небо и смеялся. Он смеялся над Мелькартом, над Скорпионом, над сверхчеловеком по имени Ораз.

— Я им покажу! — с этой мыслью он перекатился вместе с бревном и оказался лицом вниз. Захрустели мертвые ветви. Почва была приятно тепла.

Астарт бесконечно долго добирался, перекатываясь до ближайшей скалы. Совсем близко завыли гиены. Ему даже показалось, что он слышит костяной стук клыков. Только теперь страх коснулся Астарта. Гиена любит нападать на беспомощных. Однажды в Палестине, в армии фараона, гиены растерзали пьяного солдата неподалеку от лагеря, спящей у костра рабыне вырвали грудь…

Астарт нащупал локтем острую каменную грань и начал перетирать веревки.

Неясная тень возникла над камнем. Финикиец разглядел на фоне звезд круглые торчащие уши и длинный загривок…

Его спасла песня. До самого рассвета Астарт пел, изнемогая от усталости, и гиены в благоговейном молчании сидели вокруг. Поющего человека гиена не тронет, об этом Астарт слышал и раньше. Правда, он мог тявкать, кричать, по-разбойничьи свистеть, и звери навряд ли отважились бы в него вцепиться.