Мор Йокаи - Когда мы состаримся

В отчаянии Ципра принялась рвать на себе волосы и головой биться об пол, извиваясь, как жалкий червь.

Вздрогнув от этого шума, Мелани поспешила к двери посмотреть, что с Ципрой такое.

Но та, заслышав её шаги, вскочила и, прежде чем дверь открылась, выбежала в коридор.

Там ожидало её новое потрясение.

На площадке, за столом у пересечения коридоров, сидел Лоранд с зажжённой лампой и книгой. К стулу был прислонён медный фокош. [141] Фокош — топорик наподобие бердыша.

— Что вы тут делаете? — отпрянула Ципра.

— Вас караулю, — ответил Лоранд. — Ты сказала, что двери не запираются, вот я и буду тут сидеть до утра, чтобы к вам кто-нибудь не вломился.

Ципра бросилась обратно — и столкнулась у себя с Мелани, которая со свечой в руке поспешила к ней узнать, что случилось.

— Ничего, ничего. Просто испугалась. Шум какой-то был в коридоре.

Она вся дрожала — и притворяться не было нужды.

— Боишься? — удивилась Мелани. — А я вот нет. Хочешь, к тебе перейду, у тебя будем спать?

— Хорошо, — согласилась Ципра. — Ляжешь на моей кровати.

— А ты?

— Я? — переспросила Ципра вызывающе. — Я тут переночую.

И растянулась на полу.

Мелани в испуге склонилась над ней, пытаясь поднять за руку, приговаривая:

— Ципринька! Что с тобой? Скажи мне, что случилось?

Но та не отвечала, не шевелясь и не открывая глаз.

Отчаявшись привести её в себя, Мелани поднялась, заломив в ужасе руки.

— Иисус, Мария! Что с ней?

Ципра тотчас приподнялась и разразилась смехом.

— Ха-ха-ха! Напугала-таки тебя.

И принялась в неистовом восторге кататься по полу, довольная, что разыграла подругу.

— Ой, как я испугалась! — пролепетала Мелани, прижав руки к высоко вздымающейся груди.

— Ложись-ка, ложись на моё место, — поторопила её Ципра. — А я тут, на полу. Я ведь привыкла на голой земле, на травке, ночеваться, попоной укрываться.

Дважды на своеобразный унылый мотив спела она Мелани эту странную песенку, потом завернулась в постланный у кровати половичок, подложила руку под голову и затихла, не отвечая больше ни на какие расспросы.

На другой день, едва Топанди, воротясь из города, успел скинуть дорожное платье, Ципра в него так и вцепилась.

— Сударь! Я не могу так больше жить, — с горящими глазами заявила она. — Научите меня молиться. Или я себя убью!

Топанди с насмешливой гримасой втянул голову в плечи.

— Что это на тебя нашло? Чего ты пристала? — уставился он на неё. — С храмового праздника я, что ли, пожаловал? Со скрипицей — пасхальные напевы играть? Полны карманы чёток да пряников печатных с головками святых? Я тебе не левит, [142] Левит — священнослужитель у древних евреев. не монах какой-нибудь, с которого молитву можно стрясти.

— Научите! Давно вас прошу, не могу больше ждать.

— Да иди ты! Отвяжись. Я и сам их не знаю. Где я тебе молитву возьму?

— Неправда. Вы читать умеете, всему учились. Это вы только так говорите, будто бога не чтите, потому что стесняетесь признаться. Научите меня какой-нибудь молитве.

— Но я же их не знаю, светик мой. Кроме одной, застольной.

— Хорошо, научите застольной.

— Застольную могу тебе прочесть.

— Ну так читайте же!

И Ципра опустилась на колени, по примеру Мелани сложив молитвенно руки и оперев их локтями о стол.

«Ого, она это всерьёз», — покрутил Топанди головой.

Однако же встал, заложив руки за спину, и произнёс:

Бедное, несчастное создание! С каким жадным, благоговейным вниманием ловила девушка и повторяла вначале каждое слово богохульника. Но когда стишок принял явно шутовской оборот, в ярости вскочила и, прежде чем Топанди успел остеречься, влепила ему такую увесистую пощёчину, что у него в ушах зазвенело, — и с тем убежала, хлопнув дверью.

Топанди остолбенел, поражённый. Что Ципре лучше не попадаться под горячую руку, он знал хорошо; но чтобы из-за невинной школярской шутки вот эта проворная ручка на самого хозяина и благодетеля поднялась, — такого он не ожидал.

Беда, значит, какая-то или обида, не иначе.

Впрочем, оба ни словом больше не обмолвились о случившемся, будто ничего и не было. Какими были друг с дружкой, такими и остались: он — охочим до шпилек, подвохов, подковырок шутником, она — смешливой, шаловливой, своенравной упрямицей.

Топанди даже рискнул намекнуть за столом на происшествие.

— Попроси-ка, братец Балинт, нашу трапезу благословить, как я её научил, — сказал он после обеда. — Только прежде руки ей придержи.

— Но-но! — вспыхнув, погрозилась Ципра. — Смотрите, дошутитесь! Вы оба у меня в руках. Возьму вот волчьих ягод подложу в еду и отравлю вас всех — с собой вместе.

Топанди, широко улыбаясь, привлёк девушку к себе, гладя по курчавой головке. Ципра, растрогавшись, прижала его руку к губам. Но вдруг отпихнула изо всей силы и бросилась на кухню — бить тарелки, служанок за волосы таскать.

Но вот наступил и десятый год. Даже стал близиться к концу. А Лоранд и думать забыл о роковом сроке.

Он влюбился.

И любовь сразу вытеснила из его сердца всё остальное. Хандра, скука, атеизм, мизантропия — всё померкло в её лучах, как планеты бледнеют при свете зари.

И Мелани юноша тоже нравился.

Чувство её не было сильным: она была девушка разумная. Но достаточным, чтобы себе в нём признаться. Лицом благороден, обхождение внимательное — и место вполне пригодное, чтобы жену содержать.

И она частенько стала прогуливаться с Лорандом под сенью красавцев платанов, пока Ципра в одиночестве сидела за цимбалами, для себя извлекая из них тоскливые звуки, память давних кочевых странствий.

Лоранд без труда заметил, что Мелани с готовностью предоставляет ему вести её, куда вздумается, и охотно внимает излиянием влекущейся к ней души. Но сама так замкнута, так неразговорчива. И на пальце всё то же неизменное кольцо. Хоть бы слетел однажды этот окольцевавший её свободу заклятый перстенёк!

А ведь и срок её траура по отцу почти два года как истёк, и чёрное платье своё она давно сняла. И сиротский жребий не так уж горек: Топанди осыпает её всеми благами, какие только можно пожелать, будто родную дочь.

И как-то под вечер Лоранд, расхрабрясь, взял её за руку. Они стояли на горбатом мостике над протекавшим по парку ручьём, облокотясь о перила и созерцая кувшинки, а может быть, своё отражение в воде.