Жеральд Мессадье - Цветок Америки

Полагаю, тебя беспокоит то, что Франсуа вдовец; действительно, этот возврат в холостяцкое состояние рискует затянуться, если он не встретит душу, способную удовлетворить как его амбиции, так и потребность в любви. Ибо этому человеку более нужна любовь и поддержка в его замыслах, нежели возня за пологом кровати.

Он действительно вынашивает весьма честолюбивые планы, и я не сомневаюсь, поскольку об этом говорят звезды, что судьба его вскоре пересечется с участью принцев и могущественных людей.

Я угадываю вопросы, которые ты задаешь себе: человек — владыка своей судьбы или наоборот? Себя я об этом уже спрашивал, и мне кажется, что человек подобен наезднику: он управляет лошадью тем увереннее, чем лучше ее знает. Однажды, когда я доказал тебе точность твоего собственного гороскопа, ты сказала мне, что астрология сродни суеверию. Но суеверия — дочери страха, а к изучению звезд толкают совсем другие побуждения.

Полагаю, ты убедилась в верности небесных предсказаний, ибо у нашего нового папы Борджиа и в самом деле есть сын, которого зовут Цезарь.

Я всегда думаю, о тебе с любовью и часто вспоминаю наши слишком редкие беседы.

Итак, Франсуа не изменился, подумала она. В свое время он догадался о своей мужской природе, лишь когда его фактически изнасиловала Софи-Маргерит. Неужели ему надо дожидаться нового изнасилования? И кто это сделает, великое небо? Впрочем, женщина, у которой хватит дерзости, наверняка совершит подобное не в первый раз и неизбежно станет неверной супругой.

К тому же Жанна не была регентшей своего клана. Она покорно вздохнула.

Как же трудно смиряться с тем, что происходит на твоих глазах!

И еще больше с тем, чего ты не видишь.

Полная луна таит в себе угрозу. Всем известно, что она поднимает уровень моря, раскачивая колокола в городах, скрытых под водой. Не столь известно, что она вздымает также поверхность земли. И раскачивает другие колокола, звон которых раздается в голове у юных девушек.

Вдобавок в тот год, в июле, она принесла с собой сильную жару. А ленивый ветерок, ласкавший верхушки буков и дубов вокруг Гольхейма, никак не способствовал сну.

Об де л'Эстуаль заворочалась в постели и откинула один за другим все пологи, чтобы воздуха было больше. Тем самым прибавилось и света. Графы Гольхеймы были небогаты и довольно прижимисты, поэтому лишь в окна на первом этаже вставили стекла, на верхних же вполне удовлетворялись промасленной бумагой. Луна, светившая в эти окна, создавала впечатление, что за ними происходит какой-то праздник.

Об распахнула створки, которые ночью держала закрытыми из страха перед нетопырями, и вдохнула полной грудью теплый влажный воздух, чтобы перебить запах восковых свечей и простыней, всегда отдававших затхлостью.

Отсюда ей был виден павильон Франца Эккарта. Темный. Конечно, юноша спал. Если только не сидел голым на холме.

Этот загадочный молодой человек с некоторых пор стал единственным объектом ее интереса. Жених Карл казался ей распахнутым кухонным ларем в сравнении со столь драгоценной и замкнутой на ключ шкатулкой, как Франц Эккарт.

В одной ночной рубашке, сунув ноги в туфли, она спустилась в темноту. Замок спал. Откуда-то доносился мерный храп. Лестница была каменной и, следовательно, бесшумной. Скользя по плитам беззвучно, словно мышь, она добралась до служебной двери, не такой тяжелой и скрипучей, как остальные, и открыла ее. Перед ней была лужайка с буйно растущей травой. Она вышла и обогнула дом, направляясь к павильону.

Большую поляну она пересекла в отблесках синевато-зеленого сияния. По мере приближения к павильону шаг ее замедлялся: она пыталась разглядеть свет в черной массе постройки. Но нет, везде было темно. Быть может, он и в самом деле спит.

Она подошла к порогу. Лис спал, свернувшись клубочком, как сторожевая собака; при ее появлении он удивленно приподнял мордочку. Она остановилась и склонилась над ним:

— Значит, ты вообразил себя собакой?

Но зверек не шелохнулся. Она переступила через него и толкнула дверь, которую тут же закрыла за собой.

В лунном свете спящий казался скульптурой из слоновой кости. Он лежал голый на скомканных простынях. Она долго смотрела на него. Тяжелое мерное дыхание показывало, что Франц Эккарт спит глубоким сном.

Наконец она приблизилась легким шагом, стараясь ничего не задеть и избежать предательского шелеста. Но он все же почуял ее присутствие — наверно, она нарушила гармонию окружающего его мира. Он пошевелился с закрытыми глазами и неуловимым движением вдруг свернулся калачиком. И рядом с ним оказалось свободное пространство. Сначала она потрогала край постели — на ощупь очень жесткой. Было ясно, что спящий пренебрег удобством соломенного матраса. Она присела на кровать и стала рассматривать юношу вблизи. Он почти испугал ее: не освещенная блеском глаз, эта гладкая маска в ореоле черных густых волос походила на образ какого-то незнакомого зверя.

Сердце ее сильно забилось: он повернулся на другой бок и теперь лежал к ней спиной. Места было достаточно, чтобы растянуться рядом с ним, и она сделала это.

Еще одно резкое движение и сбой в дыхании показали ей, что Франц Эккарт уже не спит. Он снова повернулся, и рука его легла на тело девушки. Она вздрогнула, словно от прикосновения раскаленного железа.

Слегка приподняв голову, он полностью повернулся к ней. Глаза у него были широко раскрыты. Он ничего не сказал. Просто повернулся, с глубоким вздохом склонил голову и вытянул руку дальше.

Она затрепетала. У нее была надежда, что тепло этого прижавшегося к ней тела успокоит ее. Она еле заметно пошевелилась, стараясь лечь поудобнее. Рука прижала ее к постели. Она повернулась к нему. Их лица так сблизились, что дыхание одного смешивалось с дыханием другого.

Рука юноши поднялась к лицу Об. Взяв девушку за подбородок и склонившись над ней, он прижался ртом к ее губам. Она вскрикнула и впилась в его губы ответным поцелуем. Оторваться от него было свыше ее сил: обхватив ладонью затылок Франца Эккарта, она прижимала его к себе, чтобы поцелуй никогда не закончился.

Он стал гладить ее под рубашкой, и она вновь задрожала. Он ощупал ее соски и потеребил их — она едва не закричала. Он положил руку ей между ног — и она едва не лишилась рассудка. Он продолжал ласкать ее, она схватила его член и направила себе в промежность.

После чего закрыла глаза и больше уже ничего не видела.

Буря сотрясла ее тело, пронзенное, пылающее, жадно пожираемое. Все сместилось: вульва на месте сердца, колени на месте плеч, рот обрел двойника.