Денис Субботин - Ларец Самозванца

Вот теперь стало ясно всё. Такое случалось — временами, хитроумные смерды поправляли своё положение за счёт гонористых, но не слишком осторожных панов. Другое дело, нередко это заканчивалось

поркой, а в самых исключительных случаях, когда речь шла о попятнанной чести панов, даже и потерянной головой.

Особого веселья рассказ пана Анджея не вызвал. Мрачные слушатели один за другим довольно нелицеприятно отзывались о чести женщин… Баб!

— Бабы, они все такие! — подумав, согласился с ними пан Анджей. — Редкая упустит возможность поиметь своё с мужчины, будь он пан или смерд! И за примерами не треба далеко ходить…

Тут он заметил, как изменилось лицо пана Романа, но прежде чем успел оглянуться, пан Роман сорвался с места, чуть ли не перепрыгнув через костёр. Впрочем, даже шум его движения не смог заглушить шороха быстрых, лёгких шагов, как будто кто-то быстро, почти молниеносно удалялся от костра. Обернувшийся пан Анджей увидел только, как рухнул вниз, отделяя внутреннее помещение от внешнего мира, полог палатки. Ну, и само собой разумелось, вряд ли пан Роман побежал бы за Зариной… пусть та почти в открытую крутила молодым хвостом перед паном… Пусть даже пани Татьяна была слепа и ничего не замечала… или предпочитала не замечать.

— Так на чём бишь я остановился? — нисколько не смутившись тем, что слушатели растеряны и вряд ли горят желанием продолжать их беседу, спросил пан Анджей. — Ах да… Так вот, что же тогда сделал пан Лешек…

Взрыв хохота, донёсшийся от костра, ворвался в палатку сразу следом за паном Романом. Потом полог опустился… но веселье казаков было столь буйным, что слышно было так, будто боярыня по-прежнему стояла у костра. При воспоминании о дерзких словах, высказанных при всех паном Анджеем, о том, что пан Роман даже не подумал возразить своему приятелю и собутыльнику, у Татьяны немедленно вскипели слёзы на глазах. Нет, она не была достаточно терпелива, чтобы сносить такие оскорбления! И — да, пану Роману придётся в полной мере заплатить за то, что он, именно он оскорбил её, даже не подумав встать на защиту. Что пан Анджей… Он — дурак и пьяница, не способный всерьёз задуматься над словами, которые слетают с его болтливого языка! Ему простительно брякнуть, не подумав толком! Но почему же смолчал пан Роман?! Она-то поверила в его нежность, в его любовь…

— Почему ты смолчал? — резко спросила она, разворачиваясь и, в упор, глядя в его глаза.

— Почему? — вздохнув, устало переспросил тот. — Дорогая моя, но ведь ты знаешь, я… А впрочем, ты права — я зря смолчал. Я должен был осадить Анджея… Но ведь он не со зла! И вряд ли он говорил о тебе… Да я уверен, что это не так! Пан Анджей очень хорошо относится к тебе. С чего бы ему оскорблять тебя?!

— Но он, тем не менее, оскорбил! — возразила возмущённая Татьяна. — А ещё больше оскорбили вы, не оспорившие его слов! Как будто он прав!

— Я не говорил этого! — быстро возразил он. — И даже не думаю так… Татьяна! Ну как, как ты прикажешь доказать тебе свою любовь, если за всё время, что мы едем вместе, мы не перекинулись и двумя дюжинами слов? Хотя у тебя есть лошадь, ты предпочитаешь передвигаться в возке и выходишь на остановках… чтобы сразу же укрыться в разобранной для тебя палатке! Что происходит, любимая моя?

— А происходит то, что и должно! — сердито ответила Татьяна. — Знаешь ли, такая дорога тяжела для женщины, тем более что для меня она впервые. Я никогда прежде не покидала Москвы так надолго, да и не ездила так далеко! И ты хочешь, чтобы я не уставала? Ко всему прочему, мне тяжело… Я ведь теперь грешница, Роман, жуткая грешница! Мне приходится думать о том, что в Москве остался мой муж, с которым я венчалась в церкви, а впереди меня ждёт… А что меня ждёт у тебя, в Смородиновке? Я не могу стать твоей женой, я уже венчана и муж мой жив. Солгать перед Богом и людьми? Нет, я не согласна… Я уже жалею, что согласилась на это безумие, пан Роман…

Прежде, чем она успела продолжить, пан Роман уже стоял подле неё и ладони его впервые за поход нашли место на её талии и под затылком. Татьяна дёрнулась, но как-то неуверенно, слабо. И почти не сопротивлялась, когда пан Роман привлёк её голову к себе и жадно, готовый побороть сопротивление с её стороны, впился губами в её губы. Да, сопротивления не было. Но не было и ответа. Губы Татьяны оставались безжизненными, вялыми… пусть и покорными. Дикое возбуждение, охватившее пана Романа, медленно покинуло его. Мрачный, он прервал поцелуй и пристальным взглядом уставился на возлюбленную.

Она стояла перед ним, бледная и спокойная. Слишком бледная и слишком спокойная. Как будто на что-то решившаяся. Пан Роман — с испуга — окончательно потерял голову… Резко шагнув вперёд, он вновь привлёк боярыню к себе, но на этот раз поцелуем не ограничился. Она оставалась покорна, даже когда он, уже не борясь с захлестнувшим тело и душу желанием, стягивал с неё исподнюю рубаху и валил на шкуры, служащие постелью. Она, впрочем, никак не помогала ему и даже сопротивлялась — самую малость, лишь обозначая сопротивление, давая понять, что она не согласна подчиниться. И лишь однажды подала голос — тихо застонала, когда пан Роман, слишком разгорячившийся, чтобы быть осторожным, резко вошёл в неё…

Спустя четверть часа они молча лежали на шкурах, ни единого звука не нарушало их молчания. Татьяна была спокойна на удивление… особенно для девственницы, которой она, мужнина жена, оказалась внезапно для пана Романа. Растерянность его была столь велика, что он несколько мгновений в совершенном обалдении, онемев, смотрел на тёмное пятно крови, расплывшееся на одной из медвежьих шкур. Пятно быстро расплывалось, впитываясь в шкуру. Слабел лёгкий аромат крови, витавший в воздухе.

— Я люблю тебя! — не выдержав молчания, хриплым, похожим на карканье голосом нарушил тишину пан Роман. — Слышишь? Я люблю тебя!

Татьяна не ответила… Впрочем, она и не возразила ему — уже хорошо.

— Что ты молчишь?! — чуть-чуть повысив голос, резко спросил пан Роман. — Ты мне ничего не хочешь сказать?

— Что я должна тебе сказать, пан Роман? — вздохнув, вопросом на вопрос ответила Татьяна. — Ты получил всё, что ты хотел. Разве тебе этого мало?

— Твой… Боярин никогда разве не… — пан Роман заикался, как человек, не знающий, как подойти к этому вопросу.

— Мой муж женился на мне ради моего приданного! — равнодушно ответила Татьяна. — Он, наверное, хороший воевода. Его смерды не ведают нужды — он заботится о них, как о детях! Что до меня… Ему нужда была хозяйка в доме, он её получил… Он редко бывал в доме в эти два года! А когда бывал, обычно — пьяный. От вина или от крови — как когда! Ты зря удивляешься, что я… что я до сих пор оставалось нетронутой им. Дворовые девки были ему милее!