Александр Дюма - Блэк

Тем временем в кухне возникла Марианна, она прибежала, услышав лай Блэка.

Она уже схватила свое обычное оружие; но де ля Гравери, заметивший исчезновение Блэка, появился следом за Марианной.

Поза шевалье, его властный вид заставили кухарку выронить метлу из рук.

Однако, не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг него, настолько он был увлечен, спаниель продолжал яростно облаивать шкаф. Де ля Гравери распахнул обе дверцы шкафа и, к своему огромному изумлению, увидел кирасира, который, признав в шевалье хозяина дома, почтительно поднес руку к своей каске. Этот жест, как известно каждому, означает военное приветствие.

Марианна упала на стул, как будто собиралась лишиться чувств.

Шевалье все понял.

Но вместо того, чтобы предаться бездумному гневу, он тут же осознал всю выгоду, которую мог извлечь из этого события.

Де ля Гравери благодарно приласкал собаку и сделал Марианне знак следовать за собой.

Но он повел ее не дальше прихожей.

Там он остановился и суровым голосом проговорил:

— Марианна, я вам плачу триста франков жалованья, вы обкрадываете меня на шестьсот…

Марианна попыталась перебить шевалье, но тот оборвал ее решительным жестом.

— Вы крадете у меня еще шестьсот франков, на которые я закрываю глаза, что делает ваше место самым доходным в городе; кроме того, лишь я один в состоянии выносить ваш несносный характер. Вы заслуживаете быть с позором изгнанной, но я вас не прогоню.

Марианна хотела перебить своего хозяина, чтобы выразить ему свою благодарность.

— Подождите! Моя снисходительность выставляет свои условия.

Марианна кивнула в знак того, что готова принять самые унизительные условия, которые ее хозяину заблагорассудится назначить.

— Вот, — торжественно продолжал шевалье, — вот собака, которую я нашел; по причинам, о которых я вовсе не обязан вам сообщать, мне желательно, чтобы она оставалась в моем доме, и более того, я хочу, чтобы она была счастлива у меня, и если в результате вашей невоздержанной болтовни от меня потребуют вернуть этого спаниеля, если ненависть, которую вы к нему питаете, приведет к его болезни и, наконец, если, воспользовавшись вашей преднамеренной небрежностью, она убежит, даю вам слово, что вы будете немедленно уволены. А теперь, Марианна, вы можете, если вам этого хочется, пойти к вашему кирасиру; я сам был солдатом, — сказал шевалье, расправляя плечи, — и не испытываю предубеждений к военным.

Марианна просто сгорала от стыда, что ее застали на месте преступления, а в словах шевалье звучала такая твердость и решимость, что она без единого возражения повернулась и пошла к себе на кухню.

Шевалье же был в восторге от этого происшествия; оно вместе с другими его уловками, казалось, гарантировало ему безмятежное обладание спаниелем.

И он не ошибся.

С этого дня для Дьедонне и для его четвероногого друга началась полная блаженства жизнь; спокойное существование не сделало шевалье ни безразличным, ни равнодушным к чарам и прелестям животного; напротив, с каждым днем он все больше привязывался к своей отвоеванной находке, стоившей ему столько трудов и усилий; каждый день он открывал в Блэке такие изумительные качества, что порой мысли о вечном переселении душ вновь приходили ему на ум; тогда он не мог удержаться, и во взгляде его, адресованном Блэку, сквозило умиление. Он говорил с ним о прошлом, главным образом останавливаясь на тех эпизодах, в которых принимал участие Думесниль. Иногда, блуждая среди этих воспоминаний, как в заколдованном лесу, он забывался до такой степени, что кричал, как капитан кричит ветерану:

— Ты помнишь?

И если в этот момент собака поднимала свою умную голову и смотрела на него своими выразительными глазами, то шевалье чувствовал, как постепенно последние оставшиеся сомнения, подобно сухим листьям, падающим с дерева, улетучиваются из его рассудка. И те несколько часов, в течение которых длился обычно этот приступ мономании, он не мог удержаться и относился к Блэку с той почтительной признательностью, которую когда-то выказывал своему другу.

Так продолжалось целых шесть месяцев.

Конечно, спаниель, если только он не был самой разборчивой и привередливой собакой на свете, должен был считать себя самым удачливым и счастливым из всех четвероногих; однако, и это случалось довольно часто, спаниель выглядел грустным, встревоженным и озабоченным, чем шевалье был весьма обеспокоен; спаниель созерцал стены и разглядывал двери с печалью, которая бросалась в глаза, и, казалось, с помощью всех этих знаков хотел дать понять шевалье, что ни прошедшее время, ни хорошее обхождение не заставят его забыть свою хозяйку; и эта упорная привязанность, выходившая за рамки той старой любви, которую Думесниль должен был питать лишь к нему одному, всего ощутимее лишала шевалье этой утешительной надежды, что между Блэком и его другом существует некая взаимосвязь.

Однажды вечером — а дело было весной, и уже стемнело — де ля Гравери брился, намереваясь нанести несколько визитов.

Накануне и весь этот день Блэк казался более беспокойным, чем обычно.

Вдруг шевалье услышал пронзительные вопли, раздававшиеся на лестнице, и среди этих криков он различил слова, произнесенные Марианной с отчаянием в голосе:

— Сударь! Сударь! На помощь! Помогите! Ваша собака убегает!

Де ля Гравери отбросил бритву, вытер наполовину выбритое лицо, натянул на себя первое, что ему попалось под руку из одежды, и буквально через минуту он был уже на первом этаже.

На пороге двери он увидел Марианну, с откровенным и неподдельным ужасом смотревшую вслед спаниелю, который, удирая со всех ног, быстро скрылся в конце улицы.

— Сударь, — с жалобным видом сказала служанка, — клянусь вам, что это не я оставила дверь открытой, это почтальон.

— Я предупредил вас, Марианна, — ответил шевалье вне себя от ярости. — Вы больше не служите у меня, собирайте ваши вещи и незамедлительно оставьте этот дом.

Затем, не дожидаясь ответа безутешной кухарки, не подумав, что его голова ничем не покрыта, а на ногах всего лишь домашние тапочки, шевалье бросился в погоню за животным.

Шевалье знал приблизительно, какое направление ему следует избрать, дабы не потерять ни минуты на поиски пути.

Не раздумывая, он бросился вперед и шел так быстро, что, обогнув собор, в ста шагах от себя увидел Блэка, бежавшего в направлении улицы Старого осла, и окликнул его, но Блэк, явно понимая, что его преследуют, свернул на улицу Менял, и де ля Гравери вновь заметил его лишь около предместья Грапп, где, как он знал, жила прежняя хозяйка спаниеля, хотя номер ее дома и был ему неизвестен.