Александр Дюма - Блэк

Тереза бросилась на колени перед кроватью Гратьена, взяла в свои ладони уже холодеющие руки умирающего и, рыдая, прижала их к своим губам.

Почувствовав это пожатие, Гратьен собрался с силами и попытался с благодарностью улыбнуться своей потрясенной и печальной невесте.

В это время в комнату вошли нотариус и священники, за которыми перед этим посылали слуг.

Первый составил брачный контракт двух супругов.

Затем священник и его помощники, надев свои священнические одежды, приступили к религиозной церемонии венчания.

В этой комнате разыгрывалось поистине величественное действо.

Повсюду были признаки смерти: белье в пятнах крови, разбросанное по ковру, аптечка и хирургические инструменты на предметах мебели; люди с бледными и удрученными лицами, сидящие по углам или стоящие вокруг кровати; среди всего этого звуки рыданий Терезы, прерывающие монотонное бормотание священника, читающего молитву, и заглушающие все происходящее, и пронзительное свистящее дыхание раненого; наконец, лица двух супругов, одним из которых была эта бедная девушка, едва оправившаяся после ужасной болезни, которую ей удалось побороть, и которая, изнемогая от пережитого волнения, казалось, продолжала жить лишь для того, чтобы сохранить жизнь ребенку, которого она носила в своем чреве, а другой, обручаясь с молодой женщиной, одновременно обручался и со смертью, а брачным ложем ему должен был служить гроб, — все это, освещенное дрожащим светом нескольких восковых свечей, составляло одну из самых трогательных картин.

На вопрос священника, согласен ли Гратьен взять в жены Терезу, тот ответил «да» так ясно и так отчетливо, что его расслышали и в другом конце комнаты; затем, подперев руками голову, он, казалось, с тревогой стал ждать ответа Терезы на тот же самый вопрос.

В тот момент, когда совершающий богослужение произнес слова, скрепляющие перед Богом супружеский союз, Гратьен откинул свою голову на подушку, его рука нежно пожала руку Терезы, которую священник вложил в его ладонь; затем, отыскав глазами де ля Гравери, стоящего на коленях в изножье кровати и страстно возносившего Господу свои молитвы, он чуть слышно произнес слабеющим голосом:

— Вы удовлетворены, сударь?

Но усилие, которое он предпринял, чтобы ответить «да» и чтобы обратиться с этим вопросом к шевалье, истощили силы раненого. Конвульсивная дрожь сотрясла его тело; остатки румянца на его щеках и блеска в глазах окончательно исчезли.

— Мадам, — сказал священник, — если вы хотите принять последний вздох вашего мужа, то это время наступило.

Молодая женщина припала к телу Гратьена, но прежде чем ее губы коснулись губ раненого, его душа простилась с телом.

Гратьен издал последний вздох.

Блэк, о котором все позабыли, протяжно и заунывно завыл, и от этого воя у присутствующих дрожь пробежала по жилам.

Шевалье де ля Гравери долго не приходил в себя от жуткого потрясения, которое он перенес.

Лишь другие заботы, другие волнения помогали ему отвлечься от прошлого.

Мадам баронесса д'Эльбэн стала матерью, и для столь впечатлительного сердца, каким было сердце шевалье, рождение нового существа, — а это был мальчик, — стало для него сладостным переживанием.

Он одновременно занимался и выбором кормилицы и заботами о здоровье роженицы и ее ребенка, и ему как будто не хватало этих хлопот, его воображение, по всей видимости, стремившееся наверстать то время, которое оно провело в оцепенении, открывало перед ним сразу младенчество, детство, отрочество и период возмужалости ребенка. Он размышлял о средствах, которые употребит, чтобы уберечь от опасностей света это бедное крошечное существо.

Тереза уже поправлялась, когда шевалье настоял, чтобы она его сопровождала в его традиционной прогулке, прерванной столькими событиями.

Баронесса д'Эльбэн ни в чем не могла отказать такому нежному и такому заботливому отцу и с радостью на это согласилась.

Шевалье отвел ее на скамейку на валу Куртий, здесь в прежние времена он ежедневно подолгу просиживал, любуясь пейзажем.

Он сел первым, усадил справа от себя Терезу, слева кормилицу; затем, поместив у себя между коленями Блэка, сказал:

— Подумать только, господин Шалье полностью отрицает, что под этой черной шкурой скрывается Думесниль… И однако же это именно он все устроил!

— Нет, отец, — ответила, улыбаясь, молодая женщина, — причиной всему те кусочки сахара, что вы клали в ваш карман.

Шевалье несколько минут пребывал в молчании, устремив свой взор на два величественных шпиля собора, на каждом из которых, скрываясь в облаках, возвышался крест из бронзы и из золота.

— Конечно, — воскликнул он, показывая на небо, — гораздо легче думать, что все случившееся произошло по воле того, кто находится там на небесах… Но в любом случае ты нам помог, мой бедный Блэк!

И, целуя спаниеля в нос, он тихо добавил:

— Мой дорогой Думесниль!

В это время добропорядочные жители Шартра, праздно гуляющие на валах, наблюдали за шевалье и обменивались впечатлениями.

— Посмотрите-ка на господина де ля Гравери, он прямо весь сияет!

— Охотно верю! Не в состоянии больше ублажать свой желудок — трюфели больше не поступают, омаров также не найти, — он как раз вовремя предался новому греху, чтобы заменить им старый…

— Как вы осмеливаетесь говорить подобное! Ведь утверждают, эта молодая женщина — его дочь.

— Его дочь! И вы этому верите, вы? А! Вы слишком доверчивы, моя дорогая! Вы даже не подозреваете, какие они повесы, эти старые волокиты минувшего режима!