Ефим Лехерзак - Москва-Лондон

Мария довольно долго смотрела ему в глаза. Наконец прошептала:

— Я тоже хочу, чтобы ваша репутация была безупречной. Очень хочу. Быть может, больше всех…

— О, ваше высочество! — Грешем упал на одно колено и прижал к своим губам край ее платья.

— Ах, хватит об этом, сэр Томас, и немедленно поднимитесь на ноги! — Мария в безотчетном страхе отпрянула на шаг назад. — О, пожалуйста, сэр Томас… Я думаю… Я уверена, что смогу простить вас… Тем более что вы так искусно избавили меня от остальных ваших гостей. Благодарю вас. При-

знаться, я не слишком люблю большое и шумное общество и очень редко бываю в нем. О, вы все еще так хмуры, сэр Томас? Но ведь я же простила вас, разве вы этого не поняли?

— Ах, ваше высочество, я счастлив слышать это! Прошу вас сюда. Это мой кабинет.

Мария несколько минут стояла на пороге этой большой, строго квадратной комнаты, не в силах ни скрыть, ни подавить своего восхищения.

— Браво, сэр Томас! — с мягкой улыбкой проговорила она. — Такого кабинета никогда не было ни у одного короля Англии. Как вы думаете, я не слишком ошибусь, если предположу, что ни у одного короля Европы тоже нет подобного кабинета?

— Но, ваше высочество, — с чарующей своей улыбкой сказал Грешем, — разве у королей есть время для кабинетной работы и необходимость в ней?

— Восхитительно! — засмеялась Мария. — Вы не можете себе представить, насколько мне было интересно и полезно узнать ваше мнение о королях! Полагаю, о королевах вы еще более высокого мнения, не правда ли? Впрочем, вы, разумеется, правы: у купцов работы любого рода неизмеримо больше. Тем более — у короля купцов. Но что это, сэр Томас? Боже праведный, какая прелесть!

На письменном столе черного дерева, украшенном изумительной инкрустацией, стояли два совершенно одинаковых ларца, излучавших в ярком свете десятков свечей нестерпимое сияние бриллиантов, самоцветов, золота и серебра — подлинное сочетание неизмеримого богатства с неповторимым искусством…

Грешем подвел принцессу к столу и проговорил:

— Надеюсь, ваше высочество, содержимое вашего ларца понравится вам много больше его самого.

— Но тогда там должно быть истинное чудо! Вы и на это способны, сэр Томас?

— Клянусь, я очень хотел доставить вам радость и удовольствие, ваше высочество!

Грешем согнулся в почтительном поклоне.

— Благодарю вас, сэр Томас… — взволнованно прошептала Мария. Лицо ее заметно порозовело, длинные бархатистые ресницы спрятали сиявшие от восхищения и еще чего-то удивительно трепетного и волнующего глаза принцессы. — Благодарю вас… Вы… Впрочем… Полагаю, второй ларец предназначен моей сестре Елизавете, не так ли?

— Да, это так, ваше высочество. Я полагал…

— И вы совершенно справедливо полагаете, что всю династию Тюдоров было бы гораздо разумнее купить, чем заменить! — Мария улыбалась сейчас одними уголками губ, отчего лицо ее стало вдруг насмешливым и печальным одновременно. — Могу ли я полюбопытствовать, каким даром вы решили осчастливить главу нашей династии, моего брата Эдуарда, короля Англии?

Грешем, как и все, кто был допущен ко двору и хорошо знал его владык, был готов к тому, что умная и язвительная принцесса Мария, эта невеста Христова, по определению ее папаши, едва ли изменит свою манеру разговора даже будучи гостьей, но ее обнаженная, саркастическая прямота невольно покоробила Грешема, и он почувствовал вдруг, что может потерять самообладание…

Больно оцарапав слюной пересохшее горло, Грешем произнес:

— Ах, ваше высочество, вы так превратно истолковываете мои искренние сердечные порывы…

— Уверяю вас, сэр Томас, я совершенно правильно истолковываю ваши сердечные порывы. Больше того, я нахожу их значительно более разумными, нежели бесконечные тайные заговоры, плетущиеся вокруг нашей династии. Но вы так и не ответили на мой вопрос, сэр Томас!

— Я бы хотел просить его величество принять мой скромный подарок — арабского скакуна с безупречной родословной.

Мария пристально посмотрела на Грешема и снова улыбнулась одними губами.

— Его величество будет в восторге от такого… скромного подарка, — сказала она. — Я вам советую вручить его лично. Пожалуй, я бы смогла помочь вам сделать это…

— О, благодарю вас, ваше высочество! Вы окрыляете меня!

— Но мне было бы очень жаль, если вы вдруг взлетите в воздух! Боюсь, без вас на земле останется слишком много пустого места, — улыбнулась Мария. — Но вернемся к делу. Итак, какое из этих двух чудес сэра Томаса Грешема предназначено мне? Впрочем, я попытаюсь определить это сама: ведь в одном из них находится собственноручное послание его святейшества папы римского Юлия III70, не правда ли?

— Да, это так, ваше высочество, но…

— Я бы хотела открыть… м-м-м… правый ларец.

Лицо Грешема слегка вытянулось, а рот приоткрылся от изумления.

— О господи! — прошептал он и невольно перекрестился. — Но это совершенно непостижимо…

Всегда суровое, строгое, с запавшими бледными щеками, с крепко поджатыми неяркими губами, прямым и несколько удлиненным носом лицо Марии вдруг чудесным образом изменилось. На нем расцвела совершенно очаровательная улыбка молодой и очень приятной женщины, восхищенной своей поразительной победой!

— Откройте ее, пожалуйста, сэр Томас, — сказала она. — Впрочем, нет, я сделаю это сама.

Грешем приоткрыл ящик письменного стола и, достав оттуда небольшой лакированный футляр, передал его принцессе.

— Нажмите, пожалуйста, на эту кнопку, ваше высочество.

На белом бархате лежал маленький золотой ключик на тончайшей золотой цепочке, в которую была вкраплена бриллиантовая пыль.

Мария одарила Грешема коротким восхищенным и благодарным взглядом, благоговейно взяла золотой ключик двумя пальцами и осторожно вставила его в ларец. Крышка начала медленно приоткрываться, и полилась тихая и нежная мелодия.

Внутри ларец был обит белым сафьяном, подчеркивавшим несравненную красоту и многоцветное сияние лежавших там сокровищ.

Сверху в ларце, по диагонали, покоился сверток золотистого цвета бумаги.

Мария протянула руку, но задержала ее над ларцом.

— Это в самом деле послание его святейшества мне? — прошептала она, устремив свой искрящийся взор в глаза Грешема.

Тот молча почтительно склонился.

Мария с трепетным благоговением взяла сверток. Она закрыла глаза

и долго шептала слова молитвы, едва шелестя губами. Несколько слезинок растекались по золотистой бумаге послания наместника Бога на земле английской принцессе Марии Тюдор…

Плотная бумага была сколота по краям золотыми булавками с маленькими бриллиантовыми шляпками. Мария вынула булавки и положила

в ларец.