Ефим Лехерзак - Москва-Лондон

…И вот наступил тот день…

В Сретенье88 на рассвете большой обоз из двадцати семи саней покинул Комельский посад, что в полтридцати89 верстах от Вологды.

Петрунька с отцом ехали ве

рхом конь о конь впереди всего своего санного поезда. В больших санях, крытых медвежьими шкурами, со всеми возможными для подобного путешествия удобствами разместилась Анфиса Серафимовна со своей семнадцатилетней дочерью Ольгой, а правила парой крепких молодых лошадей Манька Конь в большом тулупе и в высоком мужичьем шлыке90. По обеим сторонам обоза и в его хвосте ехали верхом вооруженные до зубов стрельцы в шишаках91 и кольчугах.

— Словно войско походом идет! — ликовал Петрунька.

— А ты — воеводою над ним! — ласково улыбался отец. — В таком походе чрез дебри лесные войско, однако, идет не шибко, но кучно и обережно. Воеводы тоже при своих местах сидят, не высовываются без толку. Мы же с тобою, кажись, на полверсты войско свое опередили. Обождем его тут малость…

Они остановились на крутом повороте узкой дороги, едва приметно струившейся между вековыми деревьями. Вдруг откуда-то из-под снега или прямо из стволов деревьев (так, по крайней мере, показалось тогда Петруньке) выскочили какие-то бородатые огромные люди с топорами, кольями, вилами, боевыми шестоперами92, косами, осилами93, большими ножами, а то и просто с дубьем в руках…

— Станичники!94 — в ужасе закричал Петрунька. — Тятенька!.. Стрельцы!.. Эй, стрельцы!.. Где же вы?!..

…Петрунька едва поднялся на одеревеневшие ноги и всем телом прижался к дереву, крепко обняв его. Наверное, только сейчас, когда сознание наконец начало возвращаться к нему, он впервые со всей остротой понял, что остался вдруг совсем один на белом свете, и стало ему так жутко, что силы, казалось, вот-вот покинут его…

— Проклятые!.. Проклятые!.. — выстукивал кровоточащими зубами Петрунька. — Волки!.. Лешие!.. Исчадия!.. Геенна на вас огненна!.. Воры-ы-ы!.. Проклятые!.. Тятенька!.. Маменька!.. Сестричка!.. Вы ведь уже в раю? Скажите Господу Богу про меня… Не хочу я оставаться тут… Мне страшно… один ведь я… пожрут меня волки-то… Я хочу к вам… в рай…

И он вдруг отчетливо услышал, что ему ответило чье-то далекое завывание…

Или — плач?..

Или — зов?..

— Волки! — в ужасе прошептал Петрунька. — Лешие!.. Ведьма!.. Матуш-ка-а-а!..

И он бросился было бежать, но провалился в глубокий снег. Выбираясь, он увидел широкий след санных полозьев, а между ними — отпечатки копыт лошади.

Стараясь наступать на лошадиные следы, Петрунька вместе с ними долго, быть может, верст десять (сто верст, показалось ему…), петлял между деревьями, пока вдруг не натолкнулся на что-то и не упал на примятое сено. Он вскочил на ноги и обомлел: он стоял на тех же санях, на которых его везли куда-то в лес, а та же самая лошадь стояла у большого и бесформенного стога сена и спокойно пережевывала примерзшую свою пищу. Вожжи

и кнут были накинуты на высокий передок саней…

А где же их хозяин, что едва не убил Петруньку?

Не дай бог — тоже где-то здесь… сатана?!..

Петрунька в ужасе зарылся в сене и замер…

Никого…

Тихо — аж в ушах звенит…

Но вот он почувствовал, что страх, словно туман на ветру, начал рассеиваться, и на его месте теперь прочно обосновалась отчаянная мысль — бежать, бежать, пока не выпрыгнул из земли этот страшный леший! Бежать!

Петрунька осторожно вылез из своего укрытия и осмотрелся, напрягая зрение избитых глаз и стоя на четвереньках, словно молодой волчонок

на первой охоте…

Вокруг стога, шагах в тридцати от него, расположились землянки с низкими треугольными деревянными входами и с дверями, больше похожими на прикрытия лазов. Из всех землянок торчали невысокие трубы печей, но ни одна из них сейчас не топилась, и трубы постепенно заваливались снегом…

Так вот оно какое — становище лесных разбойников!

Словно звери, зарылись в землю!..

Не звери — дьяволы!..

Звери такое не творят…

Дьяволы!.. Дьяволы!..

Все двери землянок были приоткрыты, а входы-лазы завалены сеном.

Петрунька, согнувшись, бросился к одному из этих дьявольских жилищ и распластался возле самого лаза, затаив дыхание и весь уйдя в слух.

Вдруг он услышал какое-то прерывистое рычание…

— Медведь! — прошептал он сам себе…

Он еще сильнее вжался в снег, затрепетав всем своим телом.

Рычание, только слабее первого, повторилось снова.

Нет, на медведя не похоже…

Петрунька осторожно встал на четвереньки и прижался ухом к сену.

Вдруг он вскочил на ноги и скорее всего засмеялся бы, если бы не острая боль, пронзившая все лицо…

— Храпят… станичники… дьяволы… — снова самому себе прошептал Петрунька.

А вот другая землянка… еще… еще… еще…

Ого — сколько их тут… дьяволов проклятых…

Храпят…

Возле одного из лазов он вновь упал на снег — оттуда явственно доносились обрывки человеческого разговора:

— Не брыкайся… корова… от меня не отобьешься… сама пластайся,

не то придушу… Всем стадом нашим мять тебя снова будем… покуда телка твоя тут не объявится… Ну!.. То-то же…

Петрунька все-таки слегка усмехнулся — ишь ты… корова… телка… скотий двор у них там, что ли… а то — мужик с бабою возится… знамо дело…

не маленькие, чай… не титешные ужо вовсе-то… наслышаны, поди ж ты…

Ах, если бы он знал, кто был этот мужик и с какой бабою он возился!..

Он обежал все лазы!

Трижды прислушивался у того, где мучилась «корова». Какая-то не осознанная еще сила неодолимо тянула его именно к этой землянке…

Но отовсюду доносился однообразный могучий, заливистый и с при-

свистом подземный звериный храп…

Петрунька присел на корточки у притухшего костра и протянул озябшие руки к ленивому и неяркому огню.

Огонь…

А геенна ведь тоже бывает огненная…

Геенна… огненная…

Батюшка Никодим рассказывал про Библию… и про эту… геенну…

А это кто — геенна?..

Вроде — гнев Божий… люди сказывают…

Кажись, грешников великих — в эту самую геенну огненну…

Ишь, как ладно все складывается — ведь станичники-то эти, дьяволы сущие, и есть грешники самые великие!..

Стало быть, — в огонь… в эту самую геенну огненну!.. извергов сих…

дьяволов… окаянных…

В огонь их!

Петрунька несколько раз обежал затухающий костер и вдруг явственно, словно наитие свыше, понял, что следует сейчас делать…

Только у того лаза, откуда он однажды услышал некий голос, похожий на человеческий, Петрунька еще раз прислушался — долго и тревожно. Но там, как и всюду, царствовал храп…

Петрунька выпрямился и пристально осмотрел входы во все землянки.

Хорошо — сено плотно закупоривало их!

Теперь — геенна огненная!..

Теперь — дымящимися рукавицами горящие и искрящиеся головешки подкладываются под сухое сено…