Александр Говоров - Византийская тьма

— То-то! торжествовал принц, как будто в чем-то убедил Дениса. — И все же все они вместе и каждый в отдельности и есть народ.

Тут Денис осмелился вставить замечание. Когда он шел сюда, ему повстречались родные бывшего архидуки Аргира, который был изувечен, ослеплен по приказу Андроника. Они приехали забрать его из походной тюрьмы. Как они, бедные, плакали, как кляли судьбу!

— Молчи! — помрачнел Андроник. — Не ковыряй мою болячку. Ты человек других времен. Не отрицаю, что у вас там может быть, да, наверное, и есть своя тьма, но это ваша тьма, у нее свои законы. Ха! Поверь, уж если я попадусь к этим аргирам в лапы, посмотришь, что они сделают со мной.

И поскольку семинары по Комнинам он посещал в свое время аккуратно, Денис хорошо помнил, что враги сделали потом с этим Андроником Комнином.

Принц перешел к делу, по которому вызвал Дениса. Он полагал, что ему в качестве тайного эмиссара его, Андроника, следует вернуться в столицу. «Раз ты сумел оттуда убежать, тем более легко ты туда проникнешь». Вести себя тихо, по возможности никак не проявляться, время от времени присылать донесения.

— Там в столице есть верный мне человек, патрикий Агиохристофорит… Да, да, толстячина такой, да, да, тот самый, которого прозвали Антихристофорит… Верность его нами испытана. Скажешь ему слова апостольские — аз есмь грядый во имя Господне, то будет тебе как пароль.

Он очертил задачи разведки — что собираются предпринять Маруха с бесценным Райнером, на словах-то они за… Да ты не бойся, что ты у них кого-то укокошил, это, наоборот, прибавило тебе цены. Далее важно, как будет вести себя протодоместик Врана. Я слыхивал, ты и с женою его знаком, а? Ты хитрец.

Наконец, Андроник хотел, чтобы Денис попытался отыскать в столице знаменитого чародея Сикидита… «Раз уж он тебя сюда к нам пригласил, значит, считай, ты его человек. Как специалист специалиста вы друг друга легче поймете, чем кто-либо. Дело не в пустяшных гороскопах или иной потусторонней чепухе. Ты должен знать, Сикидит среди своих многочисленных дел, он у нас старичок многосторонний, работает над оружием исключительной убойной силы…»

«Ну и язык! — поежился Денис. Как у какого-нибудь маршала Устинова!»

Денису, в общем, стало ясно, что, несмотря на бодрый вид и широковещательные заявления, многоопытный принц побаивается обстановки и не хочет допускать открытых выступлений против режима. На всякий случай готов свалить все на феодальную междоусобицу, которая в империи идет постоянно.

— Послушай, что я еще тебе скажу, — принц даже в знак доверия положил руку на расшитое плечо нового скарамангия Дениса. — Тебе, конечно, придется там разъяснять наши цели и так далее… Ты насчет прав там на престол помалкивай, вспоминай почаще Гомера:

«Нехорошо многовластье, единым да будет властитель!»

«Что же? — подумал Денис. — Это привлекательно сейчас для всех. Разумные люди ищут стабильности, болото междоусобиц и самоуправства осточертело всем. Принц все-таки достаточно цивилизован, и народ в него верит…»

И тут же Денис с горечью представил себе, что через каких-то двадцать лет придут остервенелые и дикие рыцари и все это уничтожат! А он успел уже полюбить и эту страну, и этих людей. Но Андронику ни в коем случае нельзя этого сообщать!

Они вели конфиденциальные переговоры в одном из углов ярко освещенного шатра, правда, все приспешники принца находились на почтительном расстоянии. А в шатре все кипела агитационно-идеологическая работа. Евматий, чувствуя свою колоссально выросшую общественную значимость, капризничал, не слезая со стремянки. То подай ему вина, да не хиосского, которое пили все, а найди фракийское, редкое. То кисти мыть, да непременно бегом, а то у него, у Макремволита, вдохновение засохнет.

Каллиграф доложил, что роскошная увещевательная грамота к императрице закончена. Принц взял ее и читал, словно декламируя: «Вот я посылаю ангела рода моего пред лицем твоим, который приготовит путь твой перед тобою…» Это евангельские слова, и я их вручу Андронику Ангелу, который будет у меня командовать переправой через Босфор…

Принц даже вышел из шатра, чтобы проводить Дениса. Было уже совсем светло, ранний ветерок шевелил волосы, охлаждал разгоряченные лбы.

— Представлявшь? — как увлеченный игрой мальчишка, говорил Андроник. Предъявит он эти слова влахернской козе. Пусть эта заграничная штучка попляшет там со своим проточертиком, ха-ха!

На том мысу, который отделяет пролив от ласкового Мраморного моря, еще с римских времен высилась примитивная, вся зеленая от древности статуя коровы. Еще бы, ведь это и есть Босфор, бос порос — переход коровы или быка.

Под полуденным, адски палящим солнцем дремлют волшебные сады предместья Холкидона. Даже петухи разморились, зарылись в дорожной пыли и вместо положенного кукарекания бормочут нечто невразумительное.

Денис бродил по кромке плескающегося моря, стараясь в причаленных прямо на песок или в млеющих вдали одномачтовых суденышках разглядеть ту условленную посудину, про которую его предупредили — вместо вымпела на мачте у ней будет полосатый вязаный чулок. Ферруччи с лошадьми остался под навесом у прибрежной фускарии, которая тоже была закрыта на послеобеденный сон.

Вдруг он услышал голос Ферруччи: «Синьор, синьор!» — и кинулся к фускарии, обнажая на всякий случай свой испанский меч.

Но это был не кто иной, как Костаки, тот шустрый ученик чародея, тот наперсник одноглазого пирата, тот византийский буратино. Они с Ферруччи пожимали друг другу руки и хлопали друг друга по плечу.

— Полосатый вам нужен чулок? Полосатый чулок это у нас. А мы стоим, дожидаемся чрезвычайных пассажиров, а это, оказывается, вы! Вон стоит наша фелюга у мысочка, немного покривилась. Весной все-таки в тумане, спасаясь от стражи, налетели на скалу. Теперь ход потеряли, можем только на тот берег перевозить.

И то он объявил, что придется дожидаться темноты. Строгий приказ от двора: ни на тот, ни на другой берег — ни одной души. Даже рыночных торговок перестали возить. Адмирал Контостефан с норманнами справиться не может, а здесь со своими каботажниками свирепствует — налетает и топит.

— Иначе бы вся знать от того двора тотчас перебежала бы на азиатский берег навстречу идущему Андронику.

— А ты-то сам как относишься к Андронику?

Костаки махнул рукой, достал из-за пазухи кусок чего-то напоминающего наш рахат-лукум, сдул с него крошки и какие-то опилки и принялся есть.

— Это у кого имущество имеется, — рассуждал он, — тот либо потерять его боится, либо прирастить желает с Андроником. А мне что? У меня даже подушки собственной нет.

— А где твой хозяин, где почтенный Маврозум?