Владимир Пистоленко - Крылья беркута

«Нет, нет, защити и спаси его, господи!» Тоска, тоска, тоска...

Бабушка Анна слегка похрапывает, постанывает; старый человек, и во сне болят натруженные кости. Бабушка Анна, конечно, верит, что завтрашнее молебствие угодно богу, и, идя по морозу, будет с усердием молиться, крестясь на хоругви и иконы с изображением ликов святых.

А ведь это нехорошо, что, задумав вылазку против красных, монастырские старицы используют иконы, не только нехорошо, а просто грешно. Как не понимает этого игуменья, она же умная, добрая женщина. Интересно, пойдет она сама? Скорее всего, не пойдет: уже несколько дней жалуется на недомогание. Возможно, она и не все знает. Наде кажется, что тут затея матушки Евпраксии; похоже, она способна на любой, самый злой поступок.

Интересно, где сейчас Ирина? И что она думает о крестном ходе? Решила уйти именно в этот день. Видимо, у нее свои планы, но какие? Не все ли равно? Одно понятно — Ирина ненавидит красных и живет этой ненавистью.

Семен упрекнул: пошла одной дорогой с Ириной Стрюковой. Эх, ты, Сеня, Сеня, Семен Маликов, напрасно так думаешь. Та дорога — чужая ей.

Может, и правду зря тогда обиделась? Козлов один, а в отряде тысяча... И никто никогда ей слова плохого не сказал.

А вот завтра она пойдет по городу. Да не только пойдет, а вместе с монастырскими старицами, с которых уже порохня сыплется, будет кричать, что это красные довели город до нищеты, что это они принесли болезни и разор... А где-то в сторонке, возможно, будут стоять знавшие ее красногвардейцы. Увидят ее и глазам своим не поверят. И Кобзин может увидеть, и Сергей Шестаков... А что? Мог он благополучно съездить. Ведь первый раз все выполнил, вернулся живой, здоровый, да еще и хлеба привез. Он умный, находчивый... И вдруг он увидит ее среди стариц?!

Нет, этого не будет! Никогда не будет.

А что же будет?

Тоска. Тоска и тоска. Откуда она, проклятая, накатилась? От нее грудь разрывается, дышать трудно.

Сон не идет. В голове громоздкие думы. Бесконечно тянется ночь.

Подобрав ноги и прислонившись к стене, Надя сидит на постели и смотрит в черноту окон. Не видно ни зги.

Нет, ей не надо завтра идти. Не надо! А как она может не пойти? Живешь в монастыре — подчиняйся монастырскому уставу. Поговорить с матушкой игуменьей? О чем? Ведь она сейчас рассуждает сама с собой, себе может говорить все, что думает, себе может объяснить, почему в голову приходят всякие мысли, но этого не скажешь игуменье. Да и никому другому не скажешь, даже бабушке Анне...

Сославшись на головную боль, Надя отказалась идти в трапезную, хотя бабушка Анна и упрашивала ее, уговаривала пересилить недомогание.

— Тут болящих не любят! Чуть что — сразу спровадят в лазаретную, а туда, сказывают, лучше не попадайся; да и не знаю, смогу ли навестить тебя: на хозяйственный двор не больно проберешься. И опять же, сегодня крестный ход, спросят: где ты?

— Сама скажу! Все равно надо идти к игуменье, отпрашиваться.

Из трапезной бабушка Анна вернулась расстроенная и огорченная.

— Велено тебе в лазаретную, — чуть не плача сказала она. — Сестра Евпраксия заприметила, что тебя нет, и пристала с расспросами. Разозлилась, когда я сказала, что тебе неможется. Она, видишь, наметила, чтоб ты несла икону. Рассерчала, страсть! Всякие нехорошие слова! Ну, да бог с ней. Слышишь, во все колокола ударили?! Крестный ход начинается. А это тебе кусочек хлебушка, с водичкой поешь, да гляди, чтоб никто не заметил. Ну, я побегу.

— Бабаня, так мне велено идти в лазарет?

— После молебствия пойдешь. Так матушка Евпраксия приказала.

Надя не торопилась уходить из кельи, она съела хлеб, запила водой и, прикидывая в уме, что крестный ход уже изрядно удалился от монастыря и приближается к городу, не спеша оделась и вышла во двор.

По ее расчетам в это время должна была дежурить Лиза.

Лиза издали заметила Надю и приветливо махнула рукой.

— Ты почему осталась? Или не взяли?

— Захворала. Сестра Евпраксия велела идти в лазаретную, а я хорошо не знаю, где она.

Лиза рассказала, как туда пройти.

Больных в лазаретную обычно сопровождал кто-нибудь из стариц, но Надя была сестрой Ирины Стрюковой, и то обстоятельство, что девушка шла одна, не вызывало у Лизы никакого подозрения — она беспрепятственно пропустила Надю.

На хозяйственном дворе, сразу же за воротами, начинались постройки — громадные каменные сооружения.

Надя пошла не вправо, как советовала Лиза, а взяла левее и очутилась у амбаров. Амбары шли в два ряда; один вытянулся вдоль монастырской стены, и казалось, что нет ему конца; напротив выстроились еще несколько; они были пониже, поприземистее своего соседа-великана.

Сюда, видно, редко кто заглядывал, и снег лежал ровным пластом — нигде никаких следов.

Надя шла по скрипучему насту, то и дело проваливаясь почти до колен.

Где-то в стороне послышались голоса. Надя остановилась, прислушалась: не сюда ли идут? Увидят ее, спросят: «Зачем здесь?» Что она ответит? Не говорить же, что она ищет лазарет между амбарами. Надя подумала — похоже, ее затея ни к чему не приведет. У амбаров стены высокие, замки на дверях, пробраться внутрь невозможно. Была бы хоть какая-нибудь лестница, чтоб подняться до крыши, а там через отдушник на подлавку, а уж дальше — само дело покажет.

Впереди, в промежутке между двумя амбарами, стоял железнодорожный вагон. Обыкновенная теплушка. Надя удивилась: каким же образом мог попасть сюда вагон? Подойдя ближе, рассмотрела, что он стоит на рельсах, и поняла — здесь проходит железнодорожный путь, но его не видно под снегом.

Значит, к амбарам хлеб подвозили в вагонах?!

Обойдя вагон, Надя увидела далеко в конце двора еще одни железные ворота.

Досадуя, что задумка так и не осуществилась, Надя решила: пора уходить. Но тут ее взгляд упал на замок, висевший на двери большого амбара. Ей показалось, что это был точно такой замок, каким запиралось подземелье Стрюкова.

А что, если?..

Она быстро повернула пластинки, и когда из букв сложилось слово «Ирина», замок, шурша, открылся.

Замок Ивана Никитича! Не случайно же он сюда попал. Не могло того быть, чтоб монастырь временно взял замок у Стрюкова.

Надя торопливо открыла дверь и очутилась в амбаре. Перед ней был небольшой тамбур, выгороженный из толстых досок, стены его поднимались почти до крыши. Что же там, за этими дощатыми стенами?

По деревянной лесенке Надя поднялась вверх. Закрома были до краев заполнены чем-то и покрыты парусиновым пологом. Надя приподняла край полога и увидела пшеницу — зерно к зерну... Она забралась на полог и посмотрела вдаль — конца амбара не видно, он терялся в темноте, но куда хватал глаз, всюду виднелся сероватый полог. Сколько же здесь хлеба? Да его возить — не перевозить! Но игуменья сказала, что в монастыре хлеба нет. Как же это так? Быть может, она не знает?