Станислав Пономарев - Быль о полях бранных

Великий Князь Московский и Владимирский насмешливо глянул на посла, потом на истуканами застывших позади него двух рослых нукеров, ответил:

— Здоров, слава Богу.

И — о, неслыханное дело! — не спросил о здоровье «повелителя полумира, царя царей, великого и...». Даже на лицах русских бояр, тут стоявших, проступило недоумение. Тишина, тягучая и зловещая, властно заполнила стольницу...

Дмитрий Иванович знал, что делал. Он решил показать одному из главных приспешников Араб-Шаха свою готовность сражаться и был уверен в том, что в этом случае могущественный эмир Мамай и пальцем не пошевельнет, если руссы будут колотить в хвост и в гриву самозваного султана. Мало того, великий князь был уверен, что дела Араб-Шаха Гияс-лид-Дина «Могучего» куда как никудышны, если он сам лично, словно разбойник, решил возглавить очередной набег на Русь. Если бы у султана были более серьезные намерения, он бы не исподтишка, а прямо, походом, двинулся. Набег есть скоротечный грабеж! Поход, если он удачен, — по-лонение целого народа на долгие времена!

«Да и к чему сейчас Арапше Русь? — думал Великий Князь, покамест посол татарский злостью исходил. — Имей он большую силу, то не на нас бы пошел в первую очередь, а на Мамая. Арапше надобно твердо и надолго закрепить за собой ныне шаткую свою власть в Золотой Орде. Воев от Мамая и от других эмиров хочет переманить к себе салтан, — продолжал размышлять Дмитрий Иванович. — В новом набеге новые богатства и много пленных заполучить желает свирепый воитель. Ну-ну».

Но уже известно было Великому Князю Московскому и Владимирскому, что в этот раз с полонением русских людей у Араб-Шаха ничего не вышло. Нижегородцы, вовремя извещенные дозорами о набеге, заранее погрузились в ладьи и отплыли на середину Волги. Ордынцы сожгли, что смогли, и под угрозой нижегородско-московских полков, которые вел теперь неустрашимый и решительный Борис Городецкий, ушли несолоно хлебавши.

«А нынче Арапша новый набег готовит, а может, и поход, — решил про себя Дмитрий Иванович. — Но куда? И зачем я ему понадобился?»

Сагадей-нойон понял наконец, что вопроса о здоровье султана ему не дождаться, сказал все же:

— Я сообщаю тебе с почтением, коназ-баши Димитро, («Не решился Митькой назвать», — отметил про себя князь) о том, что Могучий Араб-Шах Гияс-лид-Дин — гроза ослушников — здоров, грозен и несокрушим!

Но и на этот раз человек в позолоченной русской броне остался безмолвен и недвижим. Военачальник ордынский невольно скосил глаза на иссиня-блестящее лезвие прямого обнаженного меча, на рукояти которого покоилась непоколебимая длань «коназа Митьки». Впрочем, нойон тотчас изгнал из своей головы это уменьшительно-презрительное имя, ибо от носителя его страшной грозой веяло.

«Он мысли мои читает, — испугался вдруг Сагадей-нойон. — Не надо его злить!» Но на всякий случай подождал: может быть, все же ответит урус-коназ на последнее вопросом о здоровье Султана Дешт-и Кыпчака?..

И не дождался.

Тимофей Вельяминов из-за спины Великого Князя Московского и Владимирского спросил не совсем вежливо:

— Сказывай, зачем пришел? Что нужно салтану Арапше от Москвы? Мы ему ничего не должны, ибо клятвы на верность вашему царю не давали и ярлыка он нам своего не присылал!

Военачальник и посол «Царя царей» опешил от такого неслыханного нахальства, потянулся к сабле, но передумал. Сопел от обиды и бессильного бешенства: данник, а так разговаривает! И все же стал вещать:

— Могучий Султан Высочайшей Орды никогда и ничего не просит у подвластных народов! Он все сам берет. Ты данник его, коназ Мить... Димитро. Помни об этом, пока есть чем помнить!

— Ну-ну, не грози тут! — осадил его ступивший вперед вспыльчивый думный боярин Федор Свибло. — Мы сами можем отрезать тебе язык за поносные слова! Да и пуганы мы не единожды и огнем, и копьем, и саблей ордынской. Ан стоим твердо и угроз ничьих не страшимся. Дело говори!

Дмитрий Иванович не вмешался. Сподвижники его тоже молчали. Тогда, посопев еще чуть-чуть, чтоб обиду показать, посол заговорил о главном:

— Араб-Шах Гияс-лид-Дин Муззафар, Великий и Неодолимый Султан Дешт-и Кыпчака, уже сегодня попирает копытом, своего коня землю глупого и непокорного данника своего — коназа Олега Рязанского!

Властитель Московско-Владимирской Руси остался недвижим и безмолвен. Но бояре его переглянулись между собой. Острый глаз ордынца заметил это, и Сагадей-нойон заговорил смелее:

— Коназ Олег дерзок и непочтителен. Его батыры пограбили земли Высочайшей Орды на три дня пути вглубь. Полон большой взяли, а многих мирных татар порубили!..

— Врет, с-собака, — услыхал Дмитрий Иванович шепот Федора Свибло.

А посол продолжал:

— Великий Султан Араб-Шах Гияс-лид-Дин Муззафар хочет взять Рязань и с живого коназа Олега кожу содрать. — Потом хитро прищурился и спросил вкрадчиво: — Олег ведь и твой враг, коназ-баши Димитро, а?

И опять не ответил Дмитрий Иванович.

— Но Царь царей знать хочет, как поступишь ты, властитель Мушкафа? Великий Султан верит в преданность твою. Может быть, и ты, коназ-баши Димитро, двинешь своих батыров на Рязань, чтобы расквитаться с Олегом за обиды? Тогда Араб-Шах-Муззафар отдаст тебе всю землю Рязанскую для кормления и дани!

Только теперь Великий Князь Московский и Владимирский заговорил:

— Спасибо за честь от царя татарского Арапши. Но рати у меня нынче, окромя дружины моей, нету. Смерды севом занимаются. Воевать им сейчас некогда, ибо, как у нас говорят, день год кормит! Что до Олега — князя Переяслав-Рязанского, — то он мне дани не дает, а сразу в Орду везет. Какое мне дело до того, как салтан татарский наказывает данников своих?

— Ты осторожный и мудрый правитель, коназ-баши Димитро, — повеселел Сагадей-ной-он. — Но паршивый ублюдок Олег не султану дань заплатил, а эмиру Мамаю-беклербеку. За то он и ответит головой!

— Вот это вернее, — опять услыхал Дмитрий Иванович шепот за спиной. — А то — погра-абили...

— А тебя, — снова продолжил мурза, — Великий Султан Высочайшей Орды любит, как родного сына. Царь царей говорит: «Пусть коназ-баши Димитро пашет землю и собирает зерно для хлеба и капусту для щей, ни один татарский конь не переступит рубежа страны Мушкаф».

Слова эти прозвучали в полной тишине. Не сразу заговорил Великий Князь Московский и Владимирский.

— Передай мой поклон мудрому и могучему повелителю царства татарского, — наконец сказал Дмитрий Иванович и, обернувшись, отдал обнаженный меч Родиону Ослябе.

Сагадей-нойон нахмурился, угадав в этом какой-то нехороший для себя намек. Этого русского воеводу он хорошо знал по битве на реке Пьяне. Это тот самый Осляб-бей, который отбил все наскоки его конницы и половину ее уложил на кровавом пути в Нижний Новгород. Но «коназ-баши Димитро» продолжал говорить, как будто ничего особенного не произошло, и военачальник ордынский успокоился.