Федор Шахмагонов - Ликуя и скорбя

Взвился стяг рязанского князя, подали свой глас трубы, ударили бубны, и сотни пошли ровной рысью. Хорошо пошли, учены ходить в конном строю. Тронулась и та сторона, доспевая подняться из низины на взгорье. Начиналось правильно. Епифаний Коряев как раз закончил объезд поля, вовремя сможет ударить.

Олег раскинул свои сотни вдоль леса на взгорке, чтобы Мамаю быть в низине спиной к реке. Коли рубить, то рубить так, чтобы никто не ушел, некому было бы донести жалобу до великого хана. Мамай провел своих всадников берегом реки. Из низины смотреть в гору, каждый всадник видится великаном, сотня расползается на солнечном блеске в тысячу. Да ведал Мамай, что такое мираж, умел считать противника. С пригорка Мамаева тысяча кажется горсткой карликов. Олег приободрился: неужели с одного удара не сомнет его дружина эту напасть? Только ударить, только бы сошлись конные лавы!

Олег припустил аргамака вдоль сотен.

— Я первым пойду!— кричал он.— А вы за своим князем! Оголодили, сожгли, ужель отпустим?

Поскок кованых коней рязанской дружины громыхнул громом по полю. Ордынцы мчались почти неслышно, будто копыта их лошадей не касались земли. Вот в этом-то и спасение для рязанцев, удар их сотен тяжелее ордынских. Ох, если бы ордынцы шли на сшибку! Не пойдут! Ближе, блинке конные лавы. Ордынский конный строй ощетинился стрелами. Два раза конь скакнет, летит одна стрела. Не целится ордынец, перед ним сплошная цель, не пойдет стрела мимо, поразит либо коня, либо всадника. Сшибить с коня всадника, спешить, а тогда рус — легкая добыча.

Олег ускорял бег аргамака, с рыси перешли на галоп — поскорее прорваться сквозь дождевую завесу стрел, дорваться до сшибки. Но не в кого целить копьем, некого рубить топором. Даже и без команды, даже и в бубны не ударили на россыпь, будто бы ордынский строй натолкнулся на незримую стену, будто кони споткнулись у всех ордынцев сразу, припали на колено, открыла первая линия пространство для стрел из второй линии. Дождь стрел, стена из стрел, под прикрытием этого дождя первая линия раскололась надвое, и потекли вдоль рязанских сотен всадники, пуская стрелы через плечо. На сшибку идет вторая линия.

Не дойдет!

Тот же маневр, и началась ордынская карусель. В пространство, в пустоту летела тяжесть рязанских сотен, рязанцы осаживали коней. То и нужно для тех, кто придумал эту мельницу. Смешались ряды рязанцев, замялись кони на месте, а стрелы летят и летят, дождят и дождят, падают кони, бьются на земле, ломая строй, и вот уже снята без боя первая линия, смешалась с ней вторая, кони шарахаются от страха, раненый конь сбрасывает всадника, катается от укуса стрелы, как от облака оводов, кони рвутся на дыбы, выбивают из седел дружинников.

А стрелы дождят и дождят!

Рязанцы собирались преследовать убегающих! Разве они убегают? Разлетелись россыпью, ударили бубны, и ордынцы опять соединились в линию. Лава в пятьсот всадников идет в два ряда полумесяцем, охватывая в кучу сбитые рязанские сотни. Вот сейчас осыплют еще раз стрелами и возьмут рязанцев в копья.

Затрубили трубы, из леса вывалились три засадные сотни. Идут в спину полумесяцу. Но и ведать не ведают, что с ними сейчас должно произойти. Первая линия полумесяца ударила в копья по наполовину спешенным ря-занцам. Удар в копья, и засверкали на осеннем солнце кривые мечи. Это не сшибка, это не бой, это избиение, как на скотном дворе. Рубят, колют, режут... Одна надежда на Епифания. Доспел! Вот-вот грянет в спину врагу, да враг-то мгновенно разворачивает коней в россыпь, и сотни Епифания слились с толпой рязанцев. Свои же рязанцы ломают их строй. Ордынские стрелы дождят и дождят!

Не одобрял Вельяминов горячности князя, неумным считал совет Епифания Коряева — на погибель толкал он молодого князя. Чужаку закрыли рот. Знал Вельяминов цену рязанской дружине, знал, что такое ордынская тысяча. Настало мгновение, когда и ему надо бы бросить две сотни всадников на спасение князя. Но им не пробиться в смятию. Послать их в бой — это погубить еще двести воинов. И решил Василий Вельяминов, что лучше вызвать гнев чужого князя, чем лишцть Рязань последней ее защиты.

Олег услышал, что Вельяминов трубит отход. В горячке боя не очень-то понимал, что происходит. Сам едва успевал отражать удары, хотя и чувствовал, что кто-то его бережет со спины, что чьи-то руки не дают опуститься на него ордынским саблям. Дружинники схватили князя, кинули поперек седла и потащили из боя.

На опушке леса перекинули Олега на его запасного аргамака. Вельяминов стегнул горячего коня плетью, помчались рязанцы лесом в спасительную чащу.

Олег замахнулся плетью на боярина, но тот замедлил бег своего коня, и плеть просвистела в пустоте. Кто-то сильно толкнул в спину Олега и еще раз ожег его аргамака плетью. Вырвался вперед быстроногий конь, увлекаемый общей скачкой. Дорога оборвалась, растеклась тропками, здесь погоня не страшна, каждое дерево защита, тут ордынец бессилен.

Остановились в глухом урочище. Князь спрыгнул с коня и оглянулся, ожидая бояр. Подскакали Вельяминовы: Василий Васильевич с сыновьями.

— Ты!— рявкнул Олег на Вельяминова и задохнулся от ярости.

— Ты на Вельяминовых голос не повышай!— остановил его Василий.— За мной, князь, Москва, а за тобой кровь твоих дружинников! Не меня ты слушал!

— Меня слушал!— раздался голос Епифания Коряева.— Меня слушал, гость московский! Не московскую землю топчет ордынец, а нашу. Нам как терпеть? Почему ты трубил отход? Это измена, боярин! Ты не за рязанского князя голову клал, а прозакладывал ее для московского!

Вельяминов тронул коня и приблизился к Епифанию.

— Князь Олег спасен, я видел, как его вытаскивали из боя, а вот как ты, боярин, из той смертной схватки цел ушел, то я не ведаю! Один ушел, бросил воинов! Это измена!

Князь яростен, гневен, а вдруг скривила губы мальчишеская усмешка, задергались губы, закусил их, а слез из глаз не смог остановить.

Вельяминов, а с ним его сыны и боярин Михаил подошли к Олегу. Василий Вельяминов отвесил низкий поклон, но проглядывалась в поклоне не почтительность, а издевка.

— Спасибо, князь, за хлеб-соль, хотя и не твою ели, а со своей пришли! Отходим, князь! Вельяминовы в изменниках не числились! Дружину, князь, ты сгубил!

Вельяминовы погнали коней, за ними два десятка их холопов. Олег тронул коня им вдогонку, но вовремя оглянулся, не уловил одобрения у своих воинов. Понял: осудили князя! Не в его характере было принять этот упрек.

— За мной!— кинул он гридням и боярам и поскакал к полю, где свершилась сеча.

С пригорка из леса открылось поле боя. Сравнить его можно было разве что с угасшим костром, когда угас огонь и лежат вразброс догорающие поленья. Тучей вилось воронье, не решаясь спуститься на землю, пока сновали по полю ордынские всадники, обирая убитых, добивая раненых. Мелькнула на опушке серая спина матерого волка, и он привел за собою стаю.