Элль Ньюмарк - Книга нечестивых дел

— С каждым годом это нелепое торжество становится все более изнурительным. Не ровен час, еще один правитель упадет замертво в самый разгар.

— Еще один? — удивился я.

— Прошлый дож. В свой первый праздник он объелся дыней, сидя в саду с непокрытой головой под палящим солнцем. Покраснел как редиска, изо рта пошла пена, и умер от апоплексического удара, — пожал плечами синьор Ферреро. — От дожей не требуется, чтобы они проявляли ум и долго правили.

Но наш дож был благоразумнее своего предшественников.

Он просто удалился в покои, чтобы отдохнуть от исполнения единственной обязанности, которую требовала от него Венеция. Вечером приказал подать себе чашу холодного супа и ел, привалившись к подушкам на высокой кровати с пологом.

Я был разочарован отсутствием придворных правителя, но во дворце собирались отужинать сенаторы и члены Совета десяти, и я радовался, впервые получив возможность увидеть этих влиятельных мужей. Раньше я встречал только одного из них — Маффео Ландуччи, который имел обыкновение неожиданно появляться на кухне.

Однажды синьор Ландуччи вошел, когда старший повар советовался с бумажником и каллиграфом по поводу меню. Он остановился на пороге служебной двери, морща нос и вытирая лоб серым шелковым шарфом. От самого Ландуччи исходило благоухание крепкого здоровья и больших денег. Он дожидался старшего повара и смотрел на Джузеппе, подметавшего после завтрака пол. Они встретились взглядами, но это ничего не значило — каждый из них заслуживал внимания, хотя и на свой манер.

Старший повар поднялся, чтобы поздороваться с гостем, но Ландуччи махнул ему шарфом и остался стоять в дверях. Когда синьор Ферреро покончил с делами, сенатор подошел, вежливо представился бумажнику и задал несколько технических вопросов по поводу изготовления его товара. Затем спросил имена и адреса лучших каллиграфов Венеции. Внимательно выслушал ответ, и все это время на его лице играла учтивая улыбка. Поблагодарив ремесленников, он ушел так же неожиданно, как появился.

Весь остаток дня старший повар был беспричинно раздражителен. В сердцах метался по кухне, недовольный всем и каждым. Я тогда связал его дурное расположение духа с тем, что на кухню явилось слишком много посторонних. Но теперь понял: он нисколько не сомневался в истинном смысле вопросов Ландуччи.

В другой раз Маффео Ландуччи пришел, когда старший повар беседовал за бокалом вина с букинистом. Синьор Ферреро проявлял интерес к редкой рукописной книге кулинарных рецептов из Северной Африки, собранных поваром Сципиона [28] Сципион Африканским Младший (185?—129 до н. э.). В 146 г. до н. э. захватил и разрушил Карфаген. во время похода на Карфаген. Хотя оригинал был давно утерян, букинист уверял, что ему известно, где находится одна из нескольких копий. Мужчины обсуждали цену, когда появился Ландуччи. Гость представился и забросал букиниста вопросами об источниках антикварных книг. А когда ушел, настроение старшего повара снова испортилось.

Я спросил Энрико, почему наставник мрачнеет после визитов Ландуччи. Энрико был любителем сплетен и буквально расцвел, предвкушая возможность коснуться пикантного вопроса.

— Старший повар презирает этого человека. Ты что, не слышал про сына Ландуччи? Я считал, что это ни для кого не секрет.

— Ничего не знаю.

— Ну и ну! — потер ладони Энрико. Его лицо раскраснелось от жара печи, глаза сверкали. — Жили-были два восьмилетних парня. Они стали играть в повешение, и один из них случайно погиб. Тот, что умер, был сыном Ландуччи.

— Несчастный отец!

— Скажи лучше, несчастные ребята. Ландуччи вырезал оставшемуся в живых печень, зажарил и скормил родителю. Но сообщил об этом, только когда тот проглотил последний кусок. Несчастный стал давиться, но стошнить его не успело: Ландуччи заколол беднягу прямо в сердце. Сказал, что он заслужил, чтобы умереть каннибалом.

— Не верю.

Энрико надулся, как его дрожжевая булка.

— У меня безупречные источники. К тому же все это хорошо известно. Спроси кого угодно. — Обиженный, он скрылся за огромной горой теста.

В тот вечер я доставил в столовую всего один поднос с тарелками и приборами, которых могло хватить только на троих. В то время как Венеция все круче входила в штопор жаркого неистовства, дож потягивал в кровати холодный томатный суп, и лишь три члена совета собирались пожаловать на ужин во дворец и насладиться простой едой: тем же супом, холодным цыпленком и дыней.

Я чувствовал себя обманутым.

Когда открылись двойные двери столовой, первым вошел Ландуччи. Я вспомнил ужасный рассказ Энрико и, глядя, как он вышагивает по турецкому ковру, почувствовал, что меня пробирает мороз по коже. Однако ничего ужасного в его облике не было. Наоборот, он выглядел знатным господином. Застывшее каменное лицо, тонкие губы поджаты, и тем не менее он казался красивым на собственный суровый, резкий манер. Глаза неопределенного цвета: то голубые, то зеленые, то отдающие серым. Он был высок, эффектен и двигался с аристократическим изяществом. Бледная кожа свидетельствовала о жизни баловня, редко покидающего кров. Лишь биение голубой жилки на виске напоминало, что и в его венах течет кровь.

Должно быть, он отличался тщеславием. Борода и волосы аккуратно подстрижены, модная одежда, маникюр, привычка стряхивать шелковым шарфом пылинки. Он взмахивал им, чтобы подчеркнуть значимость своих слов, а когда приближались слуги, прижимал к носу. Одежда Ландуччи была расплывчато-серых тонов, и эти приглушенные, неуловимые оттенки очень подходили к цвету его глаз.

За ним следовал синьор Кастелли, крупный, широкий в плечах мужчина. Он был серьезным и одаренным человеком. Точным движением синьор Кастелли подвинул стул, сел и кашлянул, готовый заняться делами. Третьего синьора любовно прозвали Стариной Рикарди. Он шаркал ногами, опирался на палку и тихо улыбался. Его морщинистое лицо напоминало упавшую со свечи каплю воска, но улыбка собирала вокруг глаз забавные складки. Я спросил служанку об остальных членах совета, и та ответила:

— Они дома, дурачок. Как и всегда. А синьору Ландуччи в этом году зачем-то понадобилось устроить встречу.

В прежние праздники, когда сенаторы и их жены величественно входили во дворец, они продолжали веселиться лишь в моем воображении. На самом деле высокородные господа пользовались палаццо дожа лишь для того, чтобы не проталкиваться сквозь буйную толпу на площади. Затем выходили через задние двери и спокойно следовали к себе домой по тихим улицам и переулкам. Они могли из вежливости задержаться на один бокал вина, но никогда не праздновали во дворце так, чтобы играла музыка и напудренные дамы что-то шептали из-за китайских вееров. И в тот вечер должна была состояться скучная деловая встреча за таким же скучным столом.