Элль Ньюмарк - Книга нечестивых дел

— Но ты выходишь во время сиесты. А не могла бы выйти в полночь?

Франческа провела ладонью по краю своего рукоделия.

— Не знаю, никогда не пробовала, — тихо и неуверенно проговорила она.

— Перелезай через стену, как я. Или я приду сюда. Можем попробовать напиток в твоей комнате.

Она опустила голову и теребила иголки. А когда снова посмотрела на меня, на щеках играл румянец, глаза ожили.

— Безопаснее устроить под одеялом куклу, а встретиться где-нибудь еще.

— Ты придешь ко мне? Правда?

— Но я не могу уходить слишком далеко. Мне следует вернуться к утренней молитве.

Получилось! Мои губы чуть не до ушей растянулись в глупой улыбке.

— Я знаю, где мы можем встретиться! — Я вспомнил переписчиков — евреев, сидящих со странным отрешенным видом на своей улице. — Жди меня в полночь в еврейском квартале.

— В еврейском квартале?

— Это недалеко. Евреи не имеют права выходить на улицу после сигнала для гашения огней, и там никого не будет.

— Умно придумано. — От ее улыбки у меня зазвенело в ушах.

— Тогда до полуночи! — Я выбрался из монастыря и побежал, не чуя под собой ног.

И настолько был воодушевлен своим успехом, что забыл задержаться у прилавка торговца рыбой и отдать Доминго остатки нарезанного лука-порея. Пришлось вернуться на Риальто, чтобы вручить ему содержимое своего кармана.

— Поджарь вечером с оливковым маслом и съешь со своей рыбой.

Доминго едва взглянул на лук. Его безмерно благодарные глаза были устремлены на меня, так что мне даже пришлось отвернуться.

— Ты настоящий друг, Лучано, — проговорил он.

— Это всего лишь лук, — буркнул я.

— Ты понимаешь, что я хотел сказать.

Я понимал.

В зале дожей я встретил мажордома, который педантично прохаживался вдоль вереницы портретов и смахивал с золоченых рам благоухающим ароматом сирени платком воображаемые пылинки. Я инстинктивно согнулся и, снова «заболев», схватился за живот. Икая и причитая, постарался быстрее пройти мимо, но он встал на моем пути, притопнул носком сапога и строго сказал:

— Кухня в другой стороне. Откуда ты идешь?

Не в состоянии быстро сочинить историю, я пробормотал:

— Заболел… — впечатляюще рыгнул, закрыл рот ладонью и с такой силой надул щеки, что кожа на них растянулась до блеска.

Мажордом взвизгнул и отскочил в сторону, боясь, что я запачкаю его расшитые бисером сапоги.

— Отвратительно! Вон отсюда!

Я бросился из зала, а он вслед мне ворчал:

— Скоро вообще пройти будет негде.

Меня отпустили с работы, и остаток дня я провел, растянувшись на матрасе, весь дрожа в предвкушении свидания. И к лучшему. Я бы все равно не сумел сосредоточиться на луке-шалоте и луке-порее, зная, что мне предстоит встреча с Франческой.

Смотрел в высокое окно и видел, как яркий послеполуденный свет превратился в вечерние сумерки, а затем небо подернулось ночной тенью. Как же медленно в тот день двигалась земля! Наконец уставшие слуги стали возвращаться в спальню. Я подтянул колени к груди и напоказ икнул. Никто не обратил на меня внимания, и незадолго до полуночи я выскользнул за порог.

Мне пришлось побывать во многих городах с каналами, которые называют себя Малой Венецией, и должен сказать, что это пустая похвальба. Идти летним вечером вдоль Большого канала и любоваться сверкающей лунной дорожкой, которая пролегла между двумя сотнями залитых лунным светом дворцов; ощущать дыхание древних венецианских камней, хранящих дух плохо кончивших любовников и искателей приключений; слышать предательский голос города в плеске воды, разрезаемой острыми как стилеты носами гондол; забрести в поглощенную туманом улочку — вот что значит Венеция, и не в ее духе счастливое окончание романтических историй.

Если бы нам с Франческой суждено было встретиться в какой-нибудь «Малой Венеции», например в Брюгге или Кольмаре, то и последствия могли бы быть совершенно иными. Но настоящая Венеция наделяет своих обитателей греховностью собственной расточительной души. Наши отношения были обречены, еще не начавшись.

Я достал свою волшебную флягу из тайника над притолокой и поспешил по лабиринту улочек и переулков. Перешел мост, отделяющий еврейский квартал от остальной Венеции, быстро миновал спящего привратника и оказался в мире Ветхого Завета. Здесь отсутствовали христианские святыни — ни печальной Мадонны, ни искалеченных мучеников, — а мостовые были настолько узкими, что дома казались выше обычного. Надписи на иврите на деревянных дверях резали даже мой непросвещенный глаз, а окружающая квартал высокая каменная стена только усиливала ощущение, что это место не похоже на все привычное. Здесь не было прямых углов и перпендикулярных линий, дома громоздились друг на друга и нависали над дорогой, а в воздухе плыли ароматы сладковатого вина и необычной еды. В этом месте царил дух изгнания и заточения.

Та Венеция, которую я знал, была открыта и продуваема всеми ветрами, поэтому в темном гетто еврейского квартала я снова испытал приступ клаустрофобии. Грудь сдавило, Дыхание участилось и стало поверхностным. Ночь показалась испытанием воли, а не романтическим приключением, пока я не увидел свою возлюбленную на залитой лунным светом маленькой площади у широкого обрамления колодца. На Франческе было ее коричневое облачение инокини, но вуаль она не надела. Луна посеребрила ее волосы, и они отливали небесным сиянием. Я подошел к ней с уверенной улыбкой, но, когда доставал заветную флягу, моя рука дрожала. Голос Франчески тоже дрогнул.

— Это и есть твой напиток?

Я кивнул.

— Здесь нас могут увидеть. Спрячемся в переулке.

В тени домов меня снова охватила паника. Я старался успокоиться, как учил меня старший повар, но без его поддержки оказалось трудно нормализовать дыхание. Франческа не поняла, что со мной происходит.

— Я тоже взволнована, Лучано.

Она впервые назвала меня по имени, и это меня успокоило. А когда подошла ближе, я заметил, что она дышит так же быстро, как я.

Она погладила меня по щеке. Боже! Ее пальцы скользнули вверх по скуле, прикоснулись к родимому пятну. Когда она обвела его кончиком мизинца, я почувствовал, что заклеймен.

— Мне нравится твое родимое пятно, — сказала девушка. — Оно отличает тебя от других. И ты действительно не похож ни на кого, с кем мне приходилось встречаться.

— Как так?

Ее губы презрительно скривились.

— Мужчины смотрят на меня с вожделением, а женщины видят во мне служанку. Ты не такой.

Означало ли это, что я ей нравлюсь? Я боялся поверить и радовался, что владею любовным напитком, который не оставит в этом ни малейших сомнений.

Франческа тем временем провела ладонью по моей груди.