Георг Борн - Грешница и кающаяся. Часть I

— Вы что-то сказали? Не стесняйтесь, говорите громче. Может быть, вы вспомните о каких-нибудь пассажирах, спрятанных в глубине мытни?

— Нет, я только выразил скромное желание, касающееся вашей особы.

— Ого! Тогда мне следует вас отблагодарить,— рассмеялся Мартин и, пройдя мимо капитана и матросов, направился к противоположному борту.

Тем временем Эбергард спустился в глубокий, могилоподобный трюм. Сандок шел впереди него, а матрос сзади. Красноватый свет факела озарил затхлое помещение.

По обе стороны его находились двери, одни из них вели в каюты, другие в кладовые. Эбергард подходил с факельщиком к каждой двери, отворял ее и осматривал эти грязные, отвратительные закутки. В носовой части располагались тесные конуры, запертые толстыми досчатыми дверьми. В них обычно запирали после наказания кнутом провинившихся негров. Но и там не было видно и следа пассажиров.

Сандок указал Эбергарду на дверцу, ведущую в трюм.

— Это место для бедных негров,— сказал он.— Их набивают сюда как сельдей в бочонок.

Эбергард отворил дверцу, и они спустились в трюм. Здесь не было ни одного окна — волны бились о верхние балки, полусгнивший тростник покрывал пол, не было ни одной скамейки, словом, ничто, кроме зловония, не свидетельствовало, что тут неделями находятся десятки, если не сотни людей.

Эбергард приказал уже подниматься наверх, как Сандок вдруг быстро прошел в кормовую трюма к дверце, не заметной для всякого другого. После сильного толчка дверца отворилась, за нею был уступ; во тьме казалось, что за ним ничего нет.

— Хозяин! Факел сюда! — закричал Сандок.

Подошел матрос с факелом. Сандок наклонился и издал крик, каким обычно черные выражают свое удивление. На полу стоял тяжелый мешок.

— Золото, хозяин! — торжественно проговорил Сандок!

— Это был мешок из сокровищницы Монте-Веро.

— Теперь нет сомнений,— сказал Эбергард,— что разбойники на этом корабле! Просто они отлично спрятались.

В эту минуту наверху послышались крики и шум. Эбергард прислушался. Матросы подбежали к выходу, чтобы сбросить лестницу и стрелять в каждого, кто приблизится к люку.

— Вот они, мошенники! — послышался голос Мартина.

Эбергард в сопровождении матросов поспешно поднялся наверх. Оглядевшись, он тотчас понял, в чем дело.

Мартин, стоя у борта, смотрел на воду, слабо освещенную факелом. Шагах в пятидесяти от корабля на волнах качалась большая лодка, которую Эбергард считал разбитой при падении мачты. В лодке стоял Фукс, Рыжий Эде и дочь Гирша, на корме у руля сидел Марцеллино. Мартин приказал спустить лодку со своего корабля, чтобы догнать разбойников. Он хотел спасти и их, и сокровища. Но князь Монте-Веро остановил его.

— Они идут на смерть, Мартин, предоставь их воле Божьей,— сказал он, глядя на качающуюся среди волн шлюпку.

— Когда мы уплывем, господин Эбергард, они возвратятся на шхуну и спокойно отправятся дальше вместе с награбленной добычей. Позвольте хотя бы пустить пулю в этого проклятого черного дьявола.— И Мартин, схватив из рук матроса ружье, спустил курок, прежде чем Эбергард мог помешать ему.

За выстрелом последовали дикий крик, проклятия и призывы на помощь. Шлюпка покачнулась так сильно, что непременно опрокинулась бы, не будь на дне мешков с золотом.

Пуля попала Мерцеллино прямо в грудь, он резко вскочил и в судорогах повалился за борт. Плеск воды говорил о том, что черный дьявол борется со смертью под покрытой мраком водой.

Через несколько минут мир освободился от него.

Капитан невольничьего корабля, казалось, не обращал внимания на происходившее на палубе. А Фукс и его приятели, схватив весла, погоняемые смертельным страхом, старались изо всех сил уйти подальше от «Германии».

Но их бот сделался игрушкой волн, и хотя усилиями двух преступников удалось увеличить на какое-то время расстояние между ним и кораблями, но было безумием надеяться спастись на такой скорлупе среди разъяренной стихии. А потому князь Монте-Веро смотрел на них, как на людей, обреченных на неминуемую гибель, с мыслью о прощении, сознавая, что они принимают наказание от руки самого Бога.

Когда шлюпка исчезла из виду, Эбергард возвратился со своей свитой на «Германию» и приказал капитану невольничьего корабля плыть к Африке. Капитан скрежетал зубами, но уже ничего не говорил о возмещении убытков.

Эбергард подождал до утра и, убедившись, что воссоединение шхуны и шлюпки невозможно, на рассвете приказал рулевому держать путь в Европу.

Князю еще многое оставалось совершить в его немецком отечестве. Он думал о своем бедном потерянном ребенке, и горячая слеза скатилась по щеке. Он отдал бы все миллионы Монте-Веро и свои бразильские копи, с радостью променял бы свое могущество на бедность, если бы мог таким путем исполнить самое заветное, вымаливаемое у Бога желание — найти свою дочь.

Князь Монте-Веро, конечно, знал, с какими несчастьями сопряжена бедность и какие последствия влечет за собой беспомощная нищета, но он не подозревал и сотой доли того, что вынесла Маргарита.

Какую же безграничную скорбь должен был он испытать, когда исполнилось бы самое горячее его желание, когда он наконец увидел бы свое дитя…

Это было в тот вечер, когда Маргарита и Вальтер находились в погребке преступников. Альбино рассказал, что видел утром нищую графиню; она торопливо кралась вдоль стен, что-то пряча под платком.

Графине удалось продать украденное дитя наезднику Лопину. Лопин хотел усыновить ребенка, и торг состоялся. Маленькое существо, выдаваемое публике за родного ребенка, должно было, пока оно еще не могло само двигаться, придать особый интерес и оригинальность представлениям в клетке со львами, которых Лопин перекупил у Леоны. Мы увидим дальше, какое воздействие умел оказывать этот человек на чувства зрителей.

Цирк располагался в одной из боковых улиц, выходящих на Фридрихштрассе, неподалеку от которой находился погребок преступников. Читателю уже знаком этот цирк — именно там Эбергард посетил Леону.

В помещениях, отделенных от арены занавесом, через который проходили актеры, царило смятение.

Комнаты наездниц отделял от мужской гардеробной широкий коридор, в который можно было попасть с наружной лестницы между столбами.

В дамской гардеробной три примадонны цирка Лопина спорили между собой. Борьба за первенство велась посредством связей.

Кокетливая Лиди, миловидная немочка с небесно-голубыми глазами и неизменной пленительной улыбкой на лице, выглядела в своем прозрачном трико, слегка прикрытом воздушной юбочкой, и с крылышками за плечами, такой же светлой и сияющей, как ее имя на афише: Дитя солнца.