Луи Буссенар - Террор в Македонии

Вдруг в зарослях послышался подозрительный шорох. Марко схватил карабин и, не раздумывая, выстрелил.

– Спешиться! Огонь! – крикнул он. – Беспрерывный огонь!

Албанцы вообще любят пострелять. Порох, шум, взрывы, дым столбом – все это будоражит им кровь и наполняет сердца радостным возбуждением. Они охотно принялись палить вслед за своим атаманом. Красные огоньки вспыхивали один за другим, над берегом поплыло серое облачко.

Пули зацокали по воде, взбивая фонтанчики брызг и срезая стебли камыша. За минуту произвели около пятисот выстрелов туда, где в густом тростнике исчезли двое.

Наконец Марко опустил дымящийся ствол и велел прекратить огонь. В тишине все услышали протяжный женский голос восхитительной чистоты. Он пел о борьбе народа за независимость, о тяготах и лишениях на этом пути… Казалось, это рыдали сами души погибших…

– О, Косово! Кровавое Косово! Прекрасная долина, которая видела столько горя и слез! Сколько славных героев пали за нашу священную землю, защищая несчастную страдающую отчизну! Янош Хуньяди, Искандер [56], где же вы? Земля родит хлеб, пропитанная благородной кровью своих верных сынов, она даст жизнь новым колосьям, наполнит сердца наших юношей отвагой и волей к победе. Кровавое Косово! Проклятое Косово! Отомстим за Косово!

Со смешанным чувством восхищения и суеверного страха слушали притихшие албанцы удивительное пение.

Справедливости ради следует сказать, что эти бандиты, палачи и мучители, эти грабители с большой дороги обожают музыку. И «Песня о Косове», старинная баллада, под которую они засыпали еще в детстве, гордая песнь-предание о подвигах героев Албании, взволновала их и привела в восторг.

Пела Никея. Неподвижная, с отрешенным выражением лица и блуждающим взором, девушка казалась безразличной ко всему. Ничто не занимало и не волновало ее. Она не осознавала ужаса своего положения и даже не вздрогнула от шума поднявшейся стрельбы.

Когда страстная и жалобная песня закончилась, уже наступила ночь. Никея слегка покачала головой и с безотчетностью безумных заговорила:

– Ударов грома больше не слышно и не видно сверкающих молний. Все снова тихо и спокойно. Давай вернемся, любимый, ведь сегодня наш праздник. Будем радоваться! Пусть все танцуют! Жоаннес! Отец! Где вы? Идите скорей ко мне! Я ничего не вижу, перед глазами темно…

– О, Господи! Она лишилась рассудка! – сдавленным голосом проговорил Марко.

Потом, каким-то странным образом связав Святую Деву [57]с Магометом [58], добавил, путая различные церковные понятия:

– Она – избранница Пророка! [59]Отныне Никея станет для нас святой, как Панагия [60], которая произвела на свет Христа! А теперь поехали!

Подняв девушку с земли, он посадил ее в седло.

– Она будет нашей защитницей, ангелом-храиителем нашего клана!

И отряд продолжил путь, в то время как кто-то из последних рядов задумчиво произнес:

– Лишь бы только она не стала нашим злым гением, черным ангелом, несущим с собой разорение, боль и смерть!

Спасен! – Как Жоаннесу удалось освободиться. – Над водой. – Друзья по несчастью. – Прошлое Жоаннеса. – Патриотический замысел. – Краткий отдых. – Жандармы! – Победа. – Превращение. – «Я хотел бы быть разбойником!» – Вперед!

Когда албанцы скрылись вдали, над берегом появилась голова человека. Бледное лицо его выделялось на уровне чернеющей земли, поросшей невысокой травой, а руки судорожно хватались за стебли растений. На фоне тихого плеска реки и шелеста тростника слышалось тяжелое прерывистое дыхание. И хриплый голос с ненавистью повторял:

– Берегись, Марко! Берегись и будь проклят!

Человек делал отчаянные усилия, чтобы выбраться из воды. Иногда ему удавалось наполовину приподняться, но он снова сваливался вниз. После нескольких бесплодных попыток раздался приглушенный вопль отчаяния:

– Не могу! Не могу больше! О Господи, помоги! Мне необходимо! Я должен отомстить!

Наконец последний неистовый рывок всем телом увенчался успехом. Больше часа человек пролежал в изнеможении на земле, не в силах пошевелиться и едва дыша. Придя в себя, он взглянул на звездное небо над головой. Его бил жестокий озноб. Человек попытался встать, но тут же упал. Крепко связанные ноги онемели и отказывались служить.

– Я совсем забыл о веревках. Боже мой, как холодно! – прошептал он, стуча зубами. – До чего же я ослаб! Страшно хочется есть, и рана болит!.. Но грех жаловаться. Ведь не было уже никакой надежды, и все-таки я чудом остался жив и снова на свободе! Однако надо что-то делать. Как же избавиться от этих веревок?

Стремясь хоть как-то согреться, он на одних руках пополз вдоль берега. Вдруг глаза его различили в траве металлический блеск. О, радость! Кинжал!

Схватив оружие, человек начал медленно и осторожно, стараясь не задеть опухшую и саднящую кожу, разрезать веревки. Покончив с этим, он опять ползком вернулся к реке и опустил воспаленные ноги в прохладную воду, ожидая, пока восстановится кровообращение и утихнет боль.

В его разгоряченном мозгу проносились одно за другим все события этого злосчастного дня: свадьба, бандитский налет, грабеж, сражение, жестокие мучения и смерть людей… И опять, как заклинание, прозвучало в ночи:

– Ну, подожди, бандит! Чего бы мне это ни стоило, я тебя из-под земли достану и изрублю на куски. Попомнишь несчастного старика Грегорио! Ты разбил мою жизнь, лишил меня счастья! Ты думаешь, что я лежу на дне реки, Марко, но ты ошибаешься, злодей. Я жив! И я, Жоаннес, клянусь, что отомщу за всех. Нам с тобой не жить на этой земле вдвоем!

Итак, это не кто иной, как Жоаннес, отважный и благородный славянский юноша. Каким же чудесным образом удалось ему спастись? А дело было так…

Когда отряд переправлялся через Ситницу, к Жоаннесу незадолго до этого вернулось сознание – во многом благодаря варварской выходке Николя, вонзившего острый кинжал ему в рану, – молодой человек собрал в кулак всю волю и остаток сил. Хотя голова горела, а все тело ныло, хладнокровие не покинуло его, и у юноши созрел необыкновенно смелый план.

Он лежал так, что голова его была на уровне правого стремени бандита, а руки, связанные в запястьях, болтались, естественно, еще ниже и уравновешивали ноги. Глядя на стремя, он подумал, что его вполне можно использовать как нож, чтобы перерезать веревки. И сделать это надо во время переправы.

Предприятие было опасным. Ведь он вполне мог задохнуться или, связанный по рукам и ногам, свалиться в бездну. Но Жоаннес все же решил рискнуть.

Выждав момент, когда лошади зашли в реку по грудь, он тоже погрузился с головой в воду, нащупал лезвие стремени и стал перетирать об него веревки. От этого тело его вздрагивало, и Николь, который из-за бурлящей вокруг воды и обильной пены ничего не мог видеть, лишь рассмеялся: