Луи Буссенар - Террор в Македонии

В большой комнате, сидя за обильно накрытым столом и громко переговариваясь, пировали разбойники. Им прислуживали женщины и молодые девушки.

Стиснув зубы, бледный, но спокойный и полный решимости, Жоаннес холодно созерцал эту безобразную оргию [36]. К нему прижималась перепуганная Никея. Она была в отчаянии.

Зажав карабин между ног и положив подле себя обнаженный кинжал, Марко восседал за столом, а Грегорио, униженно стоя перед ним, горько сетовал на судьбу.

Бандит вытащил из кармана небольшую длинную дощечку, на которой ножом были сделаны какие-то засечки. Затем достал ружейный патрон, забитый вместо пули деревянной пробкой, и, наконец, вынул человеческую челюсть, где не хватало нескольких зубов.

С насмешкой в голосе он холодно произнес:

– Ну что ж, мой славный Грегорио, теперь самое время уладить наше маленькое дельце.

– Сеньор Марко, ведь срок платежа истекает только завтра, в день Святого Михаила.

– Ошибаешься, друг мой. Твой календарь врет.

– Клянусь вам, срок уплаты завтра.

– Допустим. Но раз я здесь, значит, завтра уже наступило. Поэтому, как говорится, «давай сюда свое ухо» и слушай внимательно, так как я не люблю повторять дважды. Поди принеси другой патрон и вторую половинку дощечки, что я дал тебе на Святого Георгия, когда приезжал, как обычно, назначить сумму оброка.

Через минуту старик вернулся, держа в руках оба указанных предмета. На латунном наконечнике патрона Марко узнал арабский знак, начертанный им полгода назад.

– Так, хорошо.

Потом приложил дощечку Грегорио к своей и соединил их. Обе половинки плотно подошли одна к другой и точно совпали.

Этот простейший инструмент представлял собой старинную меру счета, ею пользовались еще в средние века.

Одни метки обозначали количество взимаемых баранов, другие – мешков с зерном, третьи – бочек с вином.

Марко принялся с серьезным видом подсчитывать:

– Итак, ты мне должен тридцать баранов, двенадцать бочек вина, восемнадцать мешков зерна, ну а насчет остального – посмотрим.

Несчастный крестьянин застонал.

– Сеньор, сжальтесь надо мной, умоляю вас! Я в бедственном положении. Поля побило градом, виноградники вымерзли, а ваш окаянный леопард только что загрыз почти все мое стадо. Я остался без хлеба, без вина и без баранов. Во всем Косове не сыскать сейчас человека беднее меня.

– Охотно верю, друг мой. Мне от души жаль тебя, – отвечал Марко с притворным состраданием. – Но лучше не вспоминай о баранах. У Хаджа тяжелый характер. Он решит, что ты упрекаешь его в чем-то, и может рассердиться. Ну так и быть. На этот раз я обойдусь без всего этого. Надо же выручать своих друзей, когда им приходится туго.

Эта неожиданная щедрость и обескуражила и обеспокоила Грегорио.

– Вы так добры, сеньор! Но как же я тогда расплачусь с вами?

– Очень просто. Деньгами!

– День… га… ми… – забормотал старик. – Но у меня нет ни одного пиастра! [37]

– Ты плохо слушаешь меня! – В голосе бандита появились угрожающие нотки.

– Да я разорен, разорен!

– Итак, сто пиастров за баранов…

– Но ведь ваш зверь зарезал почти всех!

– Именно поэтому ты и должен мне за них заплатить.

– Боже мой! Сто пиастров! Клянусь спасением души, у меня нет таких денег!

Марко, поигрывавший все это время кинжалом, с молниеносной быстротой подскочил к старику, крепко схватил его ухо большим и указательным пальцами и наотмашь отсек одним ударом.

Тот взвыл. Кровь хлынула ручьем. Жоаннес и Никея бросились к Грегорио.

Марко спокойно швырнул отрезанное ухо на стол и пригвоздил его кинжалом.

– Вот что я обычно имею в виду, когда говорю «давай сюда свое ухо»! Надеюсь, это ухо будет теперь слушать меня более внимательно.

– Сжальтесь над моим отцом, сеньор Марко! – рыдая умоляла Никея.

– Негодяй! – проревел Жоаннес.

Оставаясь внешне невозмутимым, албанец пронзительно свистнул.

Повинуясь привычному сигналу, леопард впрыгнул через окно в дом и с яростным рычанием улегся у ног хозяина.

Марко нехорошо улыбнулся.

– Еще больше, чем баранину, мой Хадж любит мясо православных христиан. У него острые клыки, и он скор на расправу. А громкие крики и резкие движения сильно действуют ему на нервы. Так что в ваших же интересах вести себя спокойно, иначе я не ручаюсь за последствия.

Старик перестал стонать. Дочь обтирала струящуюся из раны кровь, а зять поддерживал и ободрял его.

Не обращая на них никакого внимания, Марко продолжал свои подсчеты:

– Итак, сто пиастров за баранов, сто пиастров за вино, сто пиастров за зерно.

Совершенно подавленный, Грегорио согласно кивнул головой и надтреснутым голосом ответил:

– Сила на твоей стороне. Если ты требуешь, я заплачу, но, видит Бог, я не знаю, где взять эти деньги.

– Ты же деревенский староста! Поступай как я. Поговори с жителями, постарайся найти для них убедительные доводы, вроде моих… Однако продолжим. Время – деньги, так, кажется, у вас говорят.

С этими словами бандит раскупорил оба патрона, в каждом из которых находилось по десять дробинок.

– Эти дробинки обозначают денежный оброк, так как те триста пиастров пойдут в счет натурального оброка. Один золотой цехин за каждую дробинку, то есть всего десять цехинов.

– Смешно требовать такую сумму от бедняка, у которого нет и десяти пиастров! – пробормотал старик.

– Ты опять не слушаешь меня, мой дорогой Грегорио. Придется отрезать тебе и второе ухо, чтобы оно стало таким же внимательным, как первое. Еще слово, и…

– Лучше убей меня!

– Не говори глупостей! Ведь мы друзья, и я готов великодушно предоставить тебе длительную отсрочку… целый час! Но за это я возьму с тебя проценты. Дело есть дело, не так ли? Проценты составят еще 10 цехинов. Итого через час ты принесешь мне двадцать цехинов.

– Мошенник! Убийца! Бандит! Сукин сын! Да где же мне взять столько денег?! – воскликнул доведенный до крайности старик, забыв всякую осторожность.

– Лучше помолчи! – с ужасающим хладнокровием произнес Марко. – Ведь за оскорбления придется платить отдельно!

– Опять платить… Последнюю шкуру с нас дерете! Все вам отдай: скот, продовольствие, деньги, золото… Что еще? Нашу кровь? Наши жизни? Ты прекрасно знаешь, что у меня ничего нет. Целых три недели ты жил у меня, твои парни и ваши лошади! Вы пили, ели, все опустошили, разграбили!

– Верно. Твое гостеприимство было действительно щедрым! От обильной еды у нас здорово поистерлись зубы. Вот челюсть одного из моих парней, который умер от несварения желудка. Я полагаю, будет справедливо, чтобы ты возместил нам и эти убытки.

– О, конечно! Ты все можешь: требовать, брать силой!

– Ну зачем же! Я только прошу, потому что я хорошо воспитан. Тридцати цехинов за это, думаю, будет достаточно.