Бернард Корнуэлл - Ярость стрелка Шарпа

— Когда это случилось, мы воевали.

— Сейчас мы не воюем — мы союзники. Или вы этого не заметили?

— Мы только укрывались от дождя,— стоял на своем Шарп.

И вам повезло, часовня была открыта.

— Повезло,— согласился Шарп.

— А как быть с несчастным сеньором Нуньесом, которому в отличие от вас не повезло? Как ему, вдовцу, добывать хлеб насущный в этих руинах? — Гальяна кивнул в сторону двери, из-за которой доносились возбужденные крики.

— Мне о сеньоре Нуньесе ничего не известно.

— Тогда я вас просвещу. Он владеет — точнее, владел — газетой, которая называется «Эль-Коррео де Кадис». Небольшая газетка. Еще год назад ее читали по всей Андалузии, но сейчас… Сейчас продается всего лишь несколько экземпляров. Раньше она выходила дважды в неделю, теперь новостей хватает в лучшем случае на один выпуск в две недели. Он перечисляет корабли, которые заходят в нашу бухту, и сообщает о том, какой груз они доставляют. Пишет, кто из священников будет читать проповеди в наших церквях. Рассказывает о прениях в кортесах. Ничего особенного, верно? Но в последнем выпуске, капитан Шарп, сеньор Нуньес опубликовал нечто гораздо более интересное. Любовное письмо. Без подписи. Сеньор Нуньес лишь пояснил, что оно переведено с английского, что он нашел его на улице и что, если автор письма захочет его получить, ему следует обратиться в редакцию. Не для этого ли вы здесь, капитан Шарп? Нет! Не говорите только, что вы прятались здесь от дождя.

— Я не пишу любовных писем.

— Мы все знаем, кто его написал,— усмехнулся Гальяна.

— Я солдат. Мне не до любви.

Испанец усмехнулся.

— Сомневаюсь, капитан. Я сильно в этом сомневаюсь.— Он повернулся — дверь открылась, и в часовню кто-то вошел. Небольшая толпа любопытных, невзирая на дождь, наблюдала за усилиями нескольких человек потушить пожар, и кто-то, заметив приоткрытые двери приората, заглянул во двор, а один, в запачканной одежде, насквозь промокший, с бородой в табачных пятнах, даже перешагнул порог часовни.

— Это он! — воскликнул несчастный по-испански, указывая на Шарпа. Сочинителю Бенито Чавесу, похоже, удалось найти еще одну бутылку бренди и утолить жажду. Тем не менее он был не настолько пьян, чтобы не узнать Шарпа.— Это он! Тот, с перевязанной головой!

— Арестуйте его! — приказал Гальяна.

Испанские солдаты шагнули вперед, и Шарп протянул руку, чтобы схватить саблю, но в последний момент увидел, что рука Гальяны указывает на Чавеса. Солдаты заколебались, не вполне уверенные, что правильно поняли командира. Сочинитель протестующе заверещал, но двое военных тут же прижали его к стене.

— Этот человек пьян,— объяснил Гальяна Шарпу,— и порочит наших союзников необоснованными обвинениями, а потому остаток ночи проведет в тюрьме, где у него будет время поразмышлять над собственной глупостью.

— Союзников? — Шарп, как и бедняга Чавес, совершенно не понимал, что тут происходит.

— А разве мы не союзники? — сделал большие глаза испанец.

— Вроде бы да,— сказал Шарп,— но иногда я об этом как-то забываю.

— В этом отношении, капитан Шарп, вы похожи на испанцев. Они, как и вы, смущены и растеряны. В Кадисе полным-полно политиков и законников, которые только поощряют такое смятение. Они все время спорят. Должна ли Испания стать республикой или ей следует остаться монархией? Нужны ли нам кортесы, а если нужны, то какие — одно- или двухпалатные? Одни берут за образец Британию, другим больше нравится страна, управляемая Богом и королем. Эти люди спорят и грызутся, хотя, по правде говоря, есть только один достойный обсуждения вопрос.

Теперь Шарп понял — Гальяна играл с ним. Испанец был настоящим союзником.

— И вопрос этот звучит так,— сказал он,— воюет Испания с Францией или нет?

— Вот именно,— кивнул Гальяна.

— И вы полагаете,— осторожно продолжил Шарп,— что Испания должна драться с Наполеоном?

— А вы знаете, что делают французы с моей родиной? Насилуют женщин, убивают детей, оскверняют церкви. Да, я уверен, что мы должны драться с Францией. Я также знаю, что британским солдатам запрещено появляться в Кадисе. Им не разрешается входить в город даже без формы. Мне следовало бы арестовать вас всех. Но ведь вы заблудились?

— Точно, заблудились,— согласился Шарп.

— И просто прятались здесь от дождя?

— Верно.

— В таком случае мой долг проводить вас к посольству.

— Да уж, черт возьми,— облегченно выдохнул Шарп.

Путь к посольству занял полчаса. Ветер немного стих, и дождь растратил силы, когда они подошли наконец к воротам миссии. Гальяна отвел Шарпа в сторонку.

— У меня был приказ,— сказал он, понизив голос,— вести наблюдение за типографией на тот случай, если кто-то попытается ее уничтожить. Полагаю — и думаю,

не ошибаюсь,— что, нарушив приказ, я помог в войне против Франции.

— Не ошибаетесь.

— И еще я полагаю, что за вами должок, капитан Шарп.

— Так оно и есть,— с готовностью подтвердил Шарп.

— Я найду возможность взыскать его. В этом можете не сомневаться. Спокойной ночи, капитан.

— И вам спокойной ночи.

Во дворе посольства было темно, в окнах — ни огонька. Шарп проверил, на месте ли письма, забрал у Слэттери газету и отправился спать.

Вид у Генри Уэлсли был усталый, что и неудивительно. Прием в португальском посольстве затянулся за полночь, а уже на рассвете его разбудили сообщением о прибытии в посольство некоей возмущенной делегации. Судя по тому, что делегация прибыла в час, когда город еще только просыпался, дело было крайне срочное. Регентство, управлявшее остатками некогда великой Испании, прислало двух пожилых, одетых в черное дипломатов, которые и сидели сейчас в напряженных позах в гостиной посольства, где потрескивал и дымил специально для них растопленный камин. По одну сторону от письменного стола посланника сидел бледный, явно одевавшийся впопыхах лорд Памфри, по другую стоял переводчик. Когда в комнату вошел Шарп, Уэлсли встретил его без всяких церемоний.

— Один вопрос, капитан.

— Сэр?

— Где вы были прошлой ночью?

— У себя, сэр. Проспал всю ночь,— бесстрастно, тупо глядя перед собой, ответил Шарп. Этому приему он научился еще в бытность свою сержантом и прибегал к нему, когда врал офицерам.— Лег пораньше, сэр. По причине больной головы.— Он дотронулся до повязки. Оба испанца взирали на него с откровенной неприязнью и отвращением. Посольский слуга разбудил его последним, и Шарп успел только одеться. Небритый, усталый, грязный, капитан выглядел здесь явно лишним.

— Значит, вы спали? — спросил Уэлсли.

— Всю ночь, сэр,— подтвердил Шарп, уставившись в некую невидимую точку в дюйме от головы посла.

Переводчик перевел ответ на французский, язык дипломатии. Его вызвали исключительно из-за Шарпа, поскольку все остальные легко изъяснялись на французском. Уэлсли повернулся к испанцам и едва заметно поднял бровь, как бы говоря, что большего от этого человека им не добиться.