Николь Галланд - Трон императора: История Четвертого крестового похода

— …поэтому никто из венецианцев не отдаст свой голос за Бонифация, — закончил я за нее. — Если Балдуин — единственный кандидат, они проголосуют за Балдуина. Поэтому Балдуин уже сейчас имеет половину голосов только потому, что он не Бонифаций. И если один-единственный священнослужитель проголосует за Балдуина, то он и победит. — Я улыбнулся. — И тогда Бонифацию не быть императором. Все-таки есть в этом мире справедливость.

— Наверняка он успел сам это вычислить, — сказала Лилиана, заерзав на месте. — Готова биться об заклад, у него уже и план готов, как подтасовать голоса.

Грегор издал вопль отвращения, выразив таким образом свое согласие.

Конрад занервничал, увидев, какой оборот принимает разговор.

— Бонифаций как командующий армией направляет все свои мысли на предстоящую битву.

— Итак, — сказал Грегор, — подведем итог: армия Папы, собранная исключительно с целью защиты христианского мира, собирается разграбить величайший христианский город, а затем превратится в наемную силу, чтобы удержать завоевателя на троне. Спасибо за новость, святой отец. Теперь мне ясно, что нужно делать. — Он наконец поднялся в полный рост, слегка пошатываясь. — Лилиана, я сам отвезу тебя в Германию. С этого момента я больше не участвую в этом балагане.

Конрад подошел к Грегору, взял его руку и заискивающе заглянул ему в глаза.

— Грегор, ты должен остаться и принять участие в сражении, — сказал он. — В противном случае это плохо скажется на тебе. Ты поставишь под угрозу не только свое будущее, но и будущее своего сына.

Грегор посмотрел на Конрада с таким неприкрытым отвращением, что церковник отпустил его руку и отпрянул.

— Вы только что говорили с Бонифацием, — заявил Грегор. — Это он велел вам обработать меня.

Конрад испуганно замахал руками.

— Я здесь вовсе не как агент Бонифация. Мы с ним теперь расходимся во мнениях. — В знак примирения он вновь потянулся к руке Грегора. — Но я знаю, как устроен мир, сынок, и пекусь о твоем благе, чтобы ты до конца жизни мог совершать деяния, угодные Богу. Теперь ты должен заботиться и о ребенке.

— Их у меня двое, — сказал Грегор, указывая на огромный живот Лилианы. — Я знаю эту женщину лучше, чем ту, на которой женат. Разве я могу не беспокоиться о судьбе племянника?

— Тем более ты должен сохранить свою славу воина, — сказал Конрад. — Пусть британский бродяжка вместо тебя отвезет Лилиану в безопасное место, а ты останешься здесь и выполнишь свой долг.

— Мой долг — быть пилигримом, — сказал Грегор.

— И воином, — устало поправил его Конрад.

— Во время паломничества я в первую очередь пилигрим. Пытался быть воином, но это мешает исполнять мой христианский долг. Я дал клятву быть пилигримом и не давал никаких клятв сражаться. Где тело моего брата? — спросил он с резкостью, простительной для убитого горем человека.

— Оно лежит в часовне рядом с моими покоями, — ответил Конрад.

— У нас есть традиция. Перед захоронением… — начала Джамиля, но Конрад не дал ей договорить.

— Исключено. Никаких нехристианских обрядов.

— Это не обряд, это просто обычай, — заметила Джамиля. — Обмыть…

— Меньше всего вам нужно, чтобы пополз слух, будто иудейка совершает обряд причащения над трупом, — сказал Конрад.

— Прошу вас, не произносите этого слова, — сказала Лилиана, тяжело задышав.

Я снова погладил ее плечо, но это не помогло.

— Мы выделили специальное место для захоронения, оно освящено. Я пришлю вам его вещи, — закончил епископ.

Он неловко указал на меч, до которого никто не дотронулся, после того как мальчишка положил его на пол. Грегор поднял меч, словно опасался, что Конрад метнется к оружию и отнимет его, потом перенес оружие брата к своему походному алтарю и пристроил рядом с распятием.

— Ваше преосвященство, Лилиане не нужны вещи, ей необходимо наследство, — упорствовала Джамиля. — Вы не поможете нам с Бонифацием? Прошу вас.

— Не нужен нам никакой Бонифаций, — сказал Грегор, не отходя от алтаря, освещенного свечами. Он нагнулся и достал что-то из-под ткани, закрывавшей алтарь. — Ваше преосвященство, если мне будет позволено, я бы хотел обратиться к вам с просьбой написать кое-что под мою диктовку, ибо сам я пишу слишком медленно. Здесь у меня перо, чернила и даже пергамент. Я принимаю Лилиану и ее ребенка в свой дом. И подпишусь под документом кровью.

Лилиана, которую я по-прежнему баюкал в своих объятиях, облегченно вздохнула.

— Да благословит вас Господь, — тихо сказала она.

Следующий день тоже прошел как в ночном кошмаре. Состоялась похоронная месса, во время которой тело Отто лежало еще спокойнее, чем во сне. Рану на груди скрывал погребальный саван, лицо было почти белым. Я пожалел, что явился на службу, напомнившую мне о других смертях, так и оставшихся неотомщенными. Те, другие, взывали ко мне с упреком, требуя исполнить долг.

Лилиана, подчинившись Джамиле, не пошла на службу. Мы принесли ей локон волос Отто и его кинжал. Грегор отдал мне кольчужный капюшон, принадлежавший брату. Остальные доспехи были распределены между воинами, с которыми Отто успел подружиться, какая-то часть попала к Ричардусам. Грегор оставил у себя меч и щит.

Очень поздно той ночью, когда Лилиана уснула или задремала, мы с Джамилей сидели рядышком, укутавшись в одно одеяло, полностью одетые, сплетя руки и ноги для уюта и тепла. Мне захотелось провести остаток жизни вот так, держа ее в объятиях.

— Не знаю, что буду делать, — прошептал я ей на ухо, уткнувшись носом в волосы, — когда перевезу Лилиану в безопасное место.

— Что хочешь, — сказала она. — Такой благословенной свободе не многие могут порадоваться.

Пряди ее волос легко пощекотали мне лицо.

— Нет у меня никакой свободы. Когда-то дал клятву, заключил смертельный договор с собственной совестью. А сегодня в часовне мне о нем напомнили… У меня осталось одно незавершенное дело. Я даже пока к нему не приступал…

— Потому что у тебя был отличный предлог отвлечься, — возразила Джамиля. — Ты поклялся сначала совершить хороший поступок. И совершил: вернул меня моему народу…

Я напрягся, а Джамиля, подумав, что мне хочется отстраниться от нее, вцепилась в меня еще крепче.

— Ты собираешься заключить брак без любви. Прости, если не считаю это таким уж триумфом.

— Я сейчас о другом, — сказала она. — Самуил пришел за мной семь месяцев назад. И все это время ты жил, не думая о том, чтобы вернуться к мести. Так зачем же делать это сейчас? Неужели ты так ничему не научился? Неужели ты по-прежнему думаешь, что на насилие лучше всего отвечать еще большим насилием?