Игорь Болгарин - Под чужим знаменем

И Юра доверчиво вложил свою руку в ладонь Кольцова.

«Мы же русские люди».

В Киеве установился жаркий, налитой сухим, недвижным безветрием август.

По вечерам вместе с легкой, настоянной на тихой днепровской воде прохладой слабый ток воздуха доносил в город горький запах дыма и едкой гари – так пахнет на скорбном пепелище выгоревшее, покинутое хозяевами жилье… Люди давно отвыкли от добрых запахов домашнего очага и свежеиспеченного хлеба.

Фронт был еще далеко, отгороженный истоптанными бешеной конницей степями, тишиной притаившихся у рек и излучин еще не разоренных хуторов. Но люди чувствовали, что он неуклонно движется к Киеву. Так движется только суховей, ни перед чем не останавливаясь. В воздухе повисла тревога. Люди знали, что несет с собой фронт, и лица у них были озабоченные и растерянные.

Положение с каждым днем становилось все более угрожающим. 44‑я дивизия 12‑й армии, измотанная бесконечными оборонительными боями, лишившаяся почти всех боеприпасов, под напором петлюровцев вынуждена была оставить Сарны, Ровно и Здолбунов. Начдиву 44‑й Н.А. Щорсу было приказано во что бы то ни стало закрепиться на линии Сущаны, Олевск, Емельчино, Малин и удержать Коростенский железнодорожный узел.

В юго-западной части Правобережья петлюровцы захватили Винницу и начали развивать наступление на Киев и Умань. 2‑й Галицкий корпус рвался к Житомиру… С востока приближалась белая армия Бредова.

…Выписавшийся из госпиталя Фролов, осторожно держа руку на перевязи, тихо, без скрипа, открыл дверь в кабинет Лациса. Положил на стол перед председателем ВУЧК тщательно расправленный листок бумаги. Лацис натруженными бессонницей глазами вопросительно посмотрел на него.

Фролов, не в силах скрыть волнения, объяснил:

– Только что получено. Донесение Кольцова… – Помолчал и твердо продолжил: – Суть в том, что Ковалевский поручил Щукину связаться с каким-то Николаем Николаевичем и через него получить копии карт Киевского укрепрайона.

– Ни много ни мало – укрепрайона? – хмуро переспросил Лацис. Судя по всему, донесение Кольцова озадачило его. Как же так? Он прочистил весь Киев, он уничтожил всех, кто мог хотя бы пассивно сопротивляться, а вот какого-то Николая Николаевича вычислить не смог.

Мысль Лациса работала – и работала хорошо. Он был сам конспиратором в давние годы, а сейчас приобрел опыт контрразведчика.

– С такой просьбой можно обращаться только к работнику штаба, – сказал Лацис. – Притом крупному. Имеющему доступ к секретным документам. Это ясней ясного. Теперь понятно, что провал операции «Артиллерийская засада» – непременно его работа… Что еще ясно?

Фролов помолчал – он понимал, что Лацис нащупал верное звено в цепочке.

– Больше ничего… А что мы можем предпринять, чтобы выявить врага? Или хотя бы локализовать пока его враждебную деятельность?

– Имя… Николай Николаевич… Может, попытаться в этом направлении? – неуверенно предложил Фролов. – Что-то в этом есть… Можно найти совпадения.

– Просто агентурная кличка. В этом я не сомневаюсь. Щукин – не простак, на таких вещах не ошибается! – озабоченно произнес Лацис. И опять зашагал по кабинету, ища нужное решение, пока не остановился возле окна.

Фролов встал рядом. Молчал, с какой-то бесцельной тщательностью рассматривая сияющие купола собора и плывущие над ними облака.

– Я думаю, начинать надо вот с чего. Ограничить круг штабных работников, имеющих доступ к картам Киевского укрепрайона, – наконец произнес Фролов.

– Пассивно, но верно, – согласился Лацис. – Выяснили у картографов, сколько комплектов карт изготовили?

– Четыре.

– Нужно все их взять под особый контроль. Может быть, даже собрать их и выдавать исключительно при строжайшей необходимости. Не спускать с карт глаз. Проверить всех людей, кто так или иначе уже занимался картами и кто будет работать с ними в ближайшие дни!.. – Это уже был приказ.

После беседы с Лацисом Фролов подробно выяснил, где и у кого находятся карты. Затем собрал сотрудников, изложил им суть дела, дал каждому определенное задание. В оперативный отдел штаба 12‑й армии послал Сазонова: один из четырех комплектов карт хранился в сейфе у начальника отдела.

Сазонов незамедлительно отправился в оперативный отдел, застал там Басова и Преображенского, которые корпели над составлением каких-то сводок.

– Простите, я из Чека, – кашлянув, сказал он и каждому протянул руку, как бы успокаивая их. – Сазонов!

– Чем обязаны? – поинтересовался Басов, мельком оглядев Сазонова с головы до ног.

– Велено получить под расписку карты Киевского укрепрайона, – объяснил им чекист цель своего визита.

– Они в сейфе у Василия Васильевича, – с показной бесстрастностью объяснил Басов.

– Кто такой Василий Васильевич? – спросил Сазонов.

– Товарищ, вы работник штаба? – поднял на него удивленные и удлиненные, как у цыгана, глаза Преображенский.

– Я же вам сказал, я из Чека, – твердо ответил Сазонов, согласно инструкции уклоняясь от лишних разговоров.

– Но я же вот знаю имя-отчество вашего начальника – Мартин Янович Лацис, – с вежливой ехидцей сказал Преображенский.

– Товарищ, вероятно, недавно в Чека, – вступился за Сазонова Басов и затем объяснил: – Василий Васильевич – начальник оперативного отдела, фамилия его – Резников. Карты находятся у него в кабинете. В несгораемом сейфе, под замком. Но Василий Васильевич на работу еще не приходил.

– Где его кабинет? – обратился чекист уже только к одному Басову.

Тот с невозмутимым доброжелательством широким, совсем не канцелярским жестом указал пером:

– Вот эта дверь.

Сазонов прошел через просторную, заставленную столами комнату, приоткрыл тяжелую дубовую дверь в кабинет. Остановился на пороге, огляделся. В кабинете был идеальный порядок – на широком столе ни единой бумажки, ни единой папки, письменный прибор стоял ровно на середине, шторы на окнах аккуратно раздвинуты, в углу возвышался высокий стальной сейф. Чувствовалось, что в этом кабинете обитает замкнутый и аккуратный человек со старорежимной наклонностью к порядку. Сазонов, не оборачиваясь, спросил:

– В этом, что ли, сейфе?

– Угу, – с угрюмой неприязнью буркнул Преображенский, на шее у него возмущенно дернулся кадык. Преображенскому явно не нравился этот молодой чекист. Особенно ему не понравилось, как тот бесцеремонно осматривал кабинет Резникова, как разговаривал с ним – вроде бы и вежливо, а сам так и впивался глазами: мол, все о вас знаю…

Сазонов взял свободный стул, с нарочитой медлительностью установил его возле распахнутой двери кабинета Резникова, уселся на нем, вольготно откинувшись на спинку стула и закинув одну ногу на другую. И все же, несмотря на свободную позу, в его фигуре чувствовалась настороженность. Отвернувшись к окну, он небрежно сказал не то себе, не то Преображенскому с Басовым: