Виктор Смирнов - Милосердие палача

Пальцы телеграфиста забегали по клавишам… Потом они долго ждали. Телеграфист сказал:

– Видать, ищут его.

Аппарат вдруг ожил, из подающего устройства потекла лента. Кольцов стал перебирать ее в руках:

«На проводе начальник уездной ЧК Морев. Слушаю».

Кольцов вновь продиктовал:

«Весьма важно. Через несколько часов на Волноваху совершит налет банда махновцев – полсотни человек, – переодетых в красноармейскую форму. Охотятся за ценностями, которые находятся в спецпоезде на запасных путях. Под видом пленных везут арестованных чекистов. Предпримите все возможное, чтобы отразить налет и спасти жизни товарищей. Надеюсь на вас. Кольцов».

На этот раз аппарат выдал ответ быстрее:

«Сделаю все возможное, – прочитал Кольцов. – Поднимаю сотню бойцов ВОХРа Мариуполя и гарнизон Волновахи. Постараемся встретить достойно. С коммунистическим приветом. Морев».

– Серьезные дела, – покачал головой телеграфист. Он встал, подошел к окну, и только сейчас, в лучах полуденного солнца, Кольцов по-настоящему разглядел этого человека, который вот уже три года, живя в пекле Гражданской войны, передавал самые срочные сообщения то белых, то красных, то махновцев, и при этом нередко с ощущением холодного ствола револьвера, приставленного к виску.

– Раз вы это понимаете, – сказал Кольцов, – посоветуйте, каким образом быстрее всего можно добраться до Волновахи? Надеюсь, понимаете, что это крайне важно?

– В прежние времена это не составило бы большого труда, а сейчас… а сейчас… – Телеграфист задумался, но затем решительно и твердо сказал: – А сейчас мы тоже что-то придумаем. Минут через десять прибудет товарняк. Мне так думается, ничего не случится, если он сутки постоит здесь, у нас. А паровоз пустим на Волноваху. Вот только комфорта не обещаю.

– А с ветерком можно? – улыбнулся Кольцов.

– Там бригада такая, что не только с ветерком – с ураганом доставит.

От Цареконстантиновки до Волновахи верст семьдесят. Два часа хорошей езды. Но хорошая езда здесь не получается. А если и получается, то кончается аварией. Путь извилист, он минует бесконечные балки, и паровоз трясется, визжит и скрипит на поворотах, грозя сорваться с рельс.

Помощник кочегара то и дело хлопал заслонками топки, кочегар равномерно и сноровисто покрывал огнедышащее пространство слоем угля. Хорошо, что в Цареконстантиновке сохранился на складах хороший донбасский уголек, его должны были еще в шестнадцатом переправить в Бердянск, а оттуда в Севастополь: Черноморская эскадра готовилась к походу на Босфор. Теперь этот уголек сгорал в топке мощной «эски».

Машинист не отрывал взгляда от рельс, которые, изгибаясь то влево, то вправо, вели к станции Зачатьевской, потом к Волновахе. Проскакивали деревянные мосточки, перед которыми стояли предупреждающие надписи: «Закрой поддувало». Поддувало не закрывали.

– Здесь так не ездят! – крикнул машинист, оборачиваясь к Кольцову, лицо которого тоже уже было в копоти. – Здесь махновцы частенько разбирают пути или шпалы на рельсы кладут, а то, глядишь, мосток подрубят!..

– Ты давай пару! Пару! – кричал Кольцов. – Ты искусство покажи, как ты гоняешь!

– Гонять не искусство, а глупость, – прокричал машинист. – Вот когда ведешь состав вагонов на пятьдесят, это искусство. А холостяком гнать…

– Ты давай, давай!

Блестящие от смазки, раскаленные от пара и движения, дышла паровоза ходили как бешеные. Он летел без предупредительных свистков, одним своим грохотом распугивая пасущихся у дороги коров и лошадей. Пастухи провожали паровоз удивленными взглядами.

Полусотня махновцев неслась по Анадольскому широкому шляху, поднимая облака пыли. Уже не было причин скрываться, таиться.

С пригорка командир полусотни Михась Колесник увидел станцию Волноваха, стал внимательно рассматривать ее в бинокль.

У беленького домика стояло с десяток вагонов, в том числе уже давно пришедших в негодность, с проломами в стенках. Возле них два довольно новых вагона-теплушки. Вдоль этих вагонов неторопливо прохаживался часовой. И – еще дальше – небольшое паровозное кладбище из трех наполовину разобранных и поломанных машин.

Михась подолгу рассматривал все, что попадало в поле зрения: и водоразборную башню, и водокачку. Все было тихим и умиротворенным, насколько может быть умиротворенной картина разорения. Командир хотел было спрятать бинокль в футляр, но Савельев, который старался держаться поближе к Михасю и вообще всячески подчеркивал, что он не из последних, повелительно протянул руку:

– Дай мне. Я-то хорошо знаю вагончики, где золотишко.

Михась, презиравший Савельева за самомнение и хвастовство, все же дал бинокль.

– Ага! Они! Те самые! – с уверенностью сказал Савельев. – И красноармейца того я точно, видел: из охраны.

Затем Савельев обвел взглядом пространство вокруг. Увидел бегущий к Волновахе паровоз. Дымок стлался белый, легкий. Паровоз был один, без вагонов, и бежал играючи.

– Гляди, паровоз. Вроде сюда.

– Пущай бежит, – сказал Михась, отбирая у Савельева бинокль.

«Один паровоз, без вагонов, – подумал он, – опасности не представляет. Должно быть, маневровый».

И кавалеристы развернулись широким строем и пошли на Волноваху галопом, как в атаку: с гиком, криками, свистом.

Красноармеец-часовой, увидев лавину конных, мчащуюся по шляху в сторону станции, не разобравшись против солнца в форме, полез со своей винтовкой куда-то под вагоны и скрылся.

«Ну и черт с ним. Если и кинется на станцию к Юзу, что он передаст? Да и поздно будет», – подумал Михась.

Перед путями придержали лошадей. Спешились. Пыль рассеялась. Коноводы взяли лошадей под уздцы. С грохотом подъехали к вагонам брички с пленными и тачанка. Савельев подскочил к бричке со Старцевым, спросил на всякий случай:

– Эти, дедок, вагоны?

И по тому, как профессор, насупившись, отвернул голову, понял: те самые.

Хлопцы наперегонки побежали к вагонам, отодвинули двери. В первом было пусто, только нары да чайник на столе. Во втором они увидели то, что искали, к чему стремились. У стенки вагона стояли друг на дружке несколько ящиков из-под снарядов. Но они оказались пустыми. Два ящика лежали отдельно. Бросились к ним.

– Ну что там? – с нетерпением спрашивал Савельев орудующих в вагоне махновцев.

– Да вроде есть. Тяжелющие!

– Тяните до дверей. Тут откроем, на улице.

Махновцы подтащили ящики к дверям, передали их стоящим у вагона крепким хлопцам, а те уже бережно поставили их возле вагона. Почти все махновцы сгрудились вокруг, ожидая чуда.

– Ну, не томите душу! Открывайте скорей! – едва не стонал Савельев.

Хлопцы отщелкнули запоры, откинули крышку первого ящика – и замерли при виде исходящего из него сияния. И тут откуда-то с высоты раздался густой веселый голос: