Виктор Смирнов - Багровые ковыли

Он остановился, прежде чем произнести эти страшные слова. Думать – это одно, но высказать вслух – другое. Не то чтобы он боялся, нет. Но мысль, облеченная в слова, в формулу, как бы приобретает силу. Сакраментальность. Один выскажет, второй… Как же тогда быть с ленинской идеей о неизбежности скорой социалистической революции во всем мире?

– Да, – сказал Свердлов, поймав эту неизреченную мысль. – Это возможно. Революционная волна, говорят все, кто возвращается из Европы, идет на спад. У меня такое же ощущение. Но…

Он взял Старцева за руку, ощутил ее крепость и силу (археолог как-никак, землекоп и переносчик тяжестей). «Этот профессор пойдет с нами до конца, с ним можно быть откровенным».

– Вот что, Иван Платонович! – сказал председатель Красного Креста. – Вы комиссар Гохрана! И в ваших силах сохранить самые важные ценности явочным, так сказать, порядком.

– Как? – удивился Старцев.

– Припрячьте. Я вам устрою встречу с Ольгой Давыдовной. Она жена Каменева и сестра Троцкого, влиятельный человек. Она у Луначарского в Наркомпросе ведает музеями. Это на Остоженке. Я позвоню ей… Завтра сможете? Вот все, что я могу сделать для вас в этой ситуации.

– Для нас, – упрямо поправил Свердлова Старцев.

– Согласен, для нас.

Когда Старцев ушел, Свердлов еще долго никого не принимал и на разложенные на столе бумаги не обращал внимания. Сидел, подперши лоб руками. «Что, если…» Да, это возможный исход. Это уже носится в воздухе. И тогда – срочный мир, дипломатические отношения, политес, торговля. Но Европа за все потребует заплатить. Конечно, опять же золотом, бриллиантами. Новые огромные траты неизбежны.

Голова у бывшего банкира и финансиста работала, как хороший арифмометр, мощи которого позавидовал бы сам Паскаль. Память Свердлова хранила сотни и тысячи важных цифр.

В октябре семнадцатого золотой запас России составлял более миллиарда золотых рублей. Один из самых больших запасов мира, он гарантировал успешное ведение войны и расчеты с союзниками.

Сто двадцать пять миллионов вскоре вручили немцам за Брестский мир. Не считая отданных кайзеру территорий, с которых немцы собрали добра еще на огромную, не поддающуюся учету сумму.

Заплатили Турции. Отдали ей отвоеванные земли и часть исконно российских.

Шестьсот тридцать шесть миллионов золотых рублей увез из Казани Колчак. Запас отбили. Но часть золота успели увезти чехи, а часть Колчак выплатил своим союзникам. Вернулось обратно только четыреста миллионов.

Эстонии за мирный договор заплатили пятнадцать миллионов золотом, к тому же отдали ей все российское имущество на ее территории, уступили лесную концессию на российской земле площадью миллион десятин. А это еще пятнадцать миллионов золотом. Эстония сразу стала преуспевающей страной. Но что было делать? Советской России был необходим легальный выход в Европу.

Три миллиона, а также Бессарабию и другие земли отдали Румынии. Тоже за мирное соглашение. Три миллиона и земли – Финляндии. Четыре миллиона – Латвии. Плюс «возмещение нанесенного Россией имущественного вреда». Это еще четыре миллиона. Тоже – за мир. Три миллиона – Литве. Плюс «возмещение».

Сейчас поляки, отбросив Красную Армию от Варшавы, победоносно шли вперед. И одновременно прощупывали почву для мирных переговоров. Условия те же: земли плюс тридцать миллионов контрибуции и еще плюс тридцать миллионов – за «нанесение ущерба железным дорогам». И этот договор тоже придется подписывать, и очень срочно. А что делать? В стране неладно. Страна шатается. Ее обдирает всяк, кто может. К тому же она сама себя грабит, мечтая о мировом социалистическом братстве.

– Химера! – вслух произнес Свердлов и огляделся по сторонам. В кабинете никого не было. И он с удовольствием, со вкусом и в то же время с явным отвращением произнес по складам: – Хи-ме-ра!

Золотой запас Республики вот-вот будет насчитывать не более ста шестидесяти миллионов. Это крах! При общей разрухе и при пятимиллионной армии – крах вдвойне! Остается грабить население и церкви. Что, впрочем, делалось и до сих пор. Так что никто не даст профессору права отказаться от «обезлички» и бесконечного перекачивания ценностей в карман Республики. Если же профессор будет активно сопротивляться, его сомнет каток революционной машины.

Даже если кончится период «бриллиантовой революции» и начнется «бриллиантовая дипломатия», обеспечивающая Республике мирный и спокойный период жизни, камушки и золото потребуются в еще большем количестве.

Вениамин Михайлович вздохнул, посмотрел на часы и стал звонить на квартиру Льва Борисовича Каменева, в Кремль, чтобы поговорить с Ольгой Давыдовной. Ольгу он хорошо знал. Она была под стать мужу – рассудительна и не подвержена революционной романтической лихорадке.

В этот же вечер Бушкин не только пристроился к театру «Комедия», бывшему Корша, но и получил свою первую роль. Облаченный в ливрею и парик, от которых пахло нафталином и мышами, он должен был время от времени появляться в дверях и стоять там, изображая слугу, готового по первому зову исполнить приказание своего господина.

Роль ему не нравилась. Ставили Мольера, «Мещанин во дворянстве», пьесу про бездельников – буржуев, торговцев и дворян. И он, Бушкин, революционный матрос, должен был изображать из себя прихвостня эксплуататоров.

Но чего не сделаешь ради искусства! Тем более режиссер Сергей Захарович каким-то образом заприметил Бушкина в фойе и, ткнув в него пальцем, сказал:

– Ну до чего же забавная физиономия у этого, в тельняшке. Пусть нам что-нибудь представит, пожалуй, мы его в студийцы возьмем.

Бушкин прочитал им басню «Злодеи кулаки», сочиненную его другом, наводчиком Разгуляевым, погибшим на бронепоезде еще весной девятнадцатого. Басня была серьезная, сатирическая, очень злая, но режиссер и все окружающие почему смеялись навзрыд, до колик.

Особенный взрыв хохота вызвали слова униженного и оскорбленного героя: «И я злодею отомщу, змею в штаны ему пущу…» Ну и там кое-что еще, не очень приличное.

– Да у него талант от живота, от живота! В натуре! – бросал загадочные фразы Сергей Захарович.

«Ладно, пускай смеются, – думал Бушкин. – А я подойду классово. Вон сколько народу в театры ходит. И не буржуи какие-нибудь, не гнилые интеллигенты. Половина всех мест в театрах отдана рабочим и красноармейцам – бесплатно. Для образования и воспитания высоких чувств. Голод, а театры полны и гудят. Вот вырастут из пролетариата новые артисты, и эти, которые пьесы пишут… драматурги. Такого напишут! В самую точку!»

А дня за два до этого Бушкин, показав на входе тельняшку и знак поезда РВСР, умудрился побывать и в Большом театре, куда народу ломилось, как за хлебным пайком.