Кейт Мосс - Святилище

Анатоль улыбнулся.

— Да ведь он того и добивается. Как говорит Дебюсси: нужно утопить ключ. Он своей музыкой стремится передать связь между материальным и духовным миром, между видимым и невидимым, а добиться этого традиционными средствами невозможно.

Леони надула губки.

— Это из тех умных фраз, которые совершенно ничего не значат.

Анатоль пропустил ее слова мимо ушей.

— Он считает, что ассоциации, намеки и нюансы сильнее, правдивее и больше открывают, чем прямые утверждения и описания. Что отдаленные ассоциации более проникновенны и властны, чем ясные осознанные мысли.

Леони усмехнулась. То, что Анатоль верен дружбе, замечательно, но она-то знала, что брат всего лишь дословно пересказывает речь, недавно услышанную от Ашиля. Как ни страстно защищал Анатоль творения своего друга, Леони отлично знала, что ему больше по вкусу Оффенбах и оркестр «Фоли Берже», чем Дебюсси, Дюка и произведения их консерваторских друзей.

— Раз уж у нас пошел такой доверительный разговор, — добавил Анатоль, — признаюсь тебе, я на прошлой неделе все-таки вернулся на улицу Шоссе д'Антен и купил сочинение Ашиля «Пять поэм».

Леони гневно сверкнула глазами.

— Анатоль, ты обещал маман!..

Он пожал плечами.

— Знаю, но я просто не смог удержаться. Цена вполне разумная, и ведь это хорошее вложение средств, учитывая, что Байи выпустил всего сто пятьдесят экземпляров.

— Мы должны осторожнее тратить деньги. Маман полагается на твое благоразумие. Нам нельзя еще глубже влезать в долги… — Помолчав, она добавила: — Кстати, сколько мы должны?

Они столкнулись взглядами.

— Право, Леони, наши семейные финансы не должны тебя волновать.

— Но…

— Но это все, — твердо оборвал он.

Она обиженно повернулась к брату спиной.

— Ты обращаешься со мной как с ребенком.

Анатоль рассмеялся:

— Вот выйдешь замуж, тогда можешь выводить мужа из себя допросами о собственном домашнем бюджете, а пока… Впрочем, обещаю тебе, что отныне не потрачу ни су без твоего позволения.

— Теперь ты надо мной смеешься.

— Честно, ни сантима, — поддразнивал он.

Она бросила на него еще один сердитый взгляд и сдалась.

— Имей в виду, я тебе напомню это обещание, — вздохнула она.

Анатоль пальцем начертил на груди крест.

— Слово чести.

Еще минуту они улыбались друг другу, потом он стал серьезным, потянулся через стол и взял ее маленькую белую ладонь в свою руку.

— А сейчас без шуток, малышка, — заговорил он, — я очень виноват перед тобой — ведь из-за моего опоздания ты осталась одна перед сегодняшним испытанием. Ты сможешь меня простить?

Леони улыбнулась:

— Уже забыто.

— Я не заслуживаю такого великодушия. А ты держалась очень храбро. Большинство девушек на твоем месте потеряло бы голову. Я тобой горжусь. — Он выпрямился и закурил новую сигарету. — Хотя может статься, тебе еще вспомнится этот вечер. Шок, бывает, сказывается после события.

— Не такая уж я робкая, — твердо возразила она. Леони сейчас переполняло ощущение жизни: она казалась себе выше, храбрее, чем обычно, более настоящей. В ней не было никакого разлада.

Часы на каминной полке пробили час.

— А все-таки, Анатоль, я не припомню, чтобы ты когда-нибудь опаздывал к поднятию занавеса…

Анатоль пригубил коньяк.

— Все когда-то случается в первый раз.

Леони прищурилась.

— Что тебя задержало? Почему ты опоздал?

Он медленно поставил на стол широкую круглую рюмку, подергал завитые кончики усов.

Верный знак, что всей правды не скажет.

Глаза у Леони стали как щелочки:

— Анатоль?

— У меня назначена была встреча с клиентом, который живет за городом. Я ждал его к шести, но он пришел позже и просидел дольше, чем я рассчитывал.

— И при тебе оказался вечерний костюм? Или ты возвращался домой, прежде чем встретиться со мной в Пале Гарнье?

— Я предусмотрительно захватил вечерний костюм с собой в контору.

С этими словами Анатоль быстро встал, прошел к стене и дернул звонок, обрывая разговор на середине. Леони не успела задать больше ни одного вопроса: слуга, начавший убирать со стола, сделал невозможным продолжение спора.

— Пора тебе домой, — сказал Анатоль, поддерживая ее под локоть и помогая подняться. — Я усажу тебя в фиакр, а уж потом расплачусь.

Через минуту они стояли на мостовой перед рестораном.

— А ты со мной не вернешься?

Анатоль помог ей подняться в пролетку и застегнул полог.

— Думаю заглянуть еще в «Шез Фраскати». Может, сыграю партию-другую в карты.

— Я если я расскажу маман?

— Она уже спит.

— А если нет? — заспорила Леони, которой хотелось оттянуть расставание.

Брат поцеловал ей руку.

— Тогда скажи ей, чтобы меня не дожидалась.

Анатоль сунул бумажку в руку возницы.

— Улица Берлин, — сказал он, отступил назад и хлопнул по борту фиакра. — Спокойного сна, малышка. Увидимся за завтраком.

Щелкнул хлыст. Фонарь ударился о стенку пролетки, зазвенела упряжь, застучали по булыжнику подковы. Леони опустила стекло и высунулась из окна. Анатоль стоял в лужице тусклого желтого света под шипящим газовым светильником, над его сигаретой вился сизый дымок.

Почему он не хочет сказать, из-за чего опоздал?

Она все смотрела, боясь потерять его из виду, пока пролетка стучала колесами по улице Камартин мимо отеля, мимо лицея Фонтан — alma mater Анатоля, до перекрестка с Сен-Лазар. Последнее, что увидела Леони, когда пролетка сворачивала за угол, — Анатоль бросил окурок в канаву, повернулся на каблуках и скрылся за дверью бара «Ромен».

Дом на улице Берлин спал. Леони открыла дверь своим ключом. Оставленный на ночь масляный фонарь освещал ей дорогу. В передней Леони опустила ключ в фарфоровую чашу, стоявшую рядом с серебряным подносом для писем и визитных карточек. Сдвинув с подушки материнский палантин, упала в кресло. Она скинула запачканные туфли, стянула шелковые чулки и принялась растирать усталые ступни, обдумывая уклончивые ответы Анатоля. Если ему нечего стыдиться, почему он не объяснил, что задержало его этим вечером?

Заглянув в коридор, Леони увидела, что дверь в комнату матери закрыта. Ее часто раздражало общество Маргариты, все разговоры с ней были известны наизусть и заранее. Но сегодня она бы порадовалась возможности поболтать перед сном.

Она взяла лампу и прошла в гостиную. Большая просторная комната занимала весь фронтон дома, выходивший на улице Берлин. Все три окна были закрыты, но желтые ситцевые занавески, свисавшие до самого пола, остались раздвинутыми.

Она поставила лампу на стол и выглянула на пустынную улицу. И только сейчас заметила, что продрогла насквозь. Леони вспомнила блуждавшего где-то в городе брата и понадеялась, что с ним ничего не случится.