Такаси Мацуока - Осенний мост

Будь Ханако одна, она вполне смогла бы ускользнуть от них. Но ее связывала необходимость защищать Эмилию. Они не могли уйти далеко.

День выдался безветренный. Таро принялся выискивать просветы в траве, способные указать на то, что там лежит или ползет человек, и при этом следил, не примется ли трава колыхаться.

Ага, вот!

Беспокойство за Ханако не позволяло ему наугад, не глядя тыкать мечом в качающуюся траву. Он продвигался вперед с осторожностью. Трава была примята, но того, кто здесь лежал, уже на месте не было. Справа из травы торчала ветка. Таро проследил за ней взглядом и обнаружил, что другой конец ветки зажат в тонкой девчоночьей руке, и девчонка шевелит палкой траву. Отродье. Таро сделал выпад в ее сторону, но промахнулся; острие его меча воткнулось в грязь. Девчонка двигалась со скоростью и хитростью голодной крысы.

— Господин Таро!

Его люди обнаружили Ханако. Они окружили ее, и она теперь постоянно перемещалась в этом кругу, стараясь уследить за противниками. Эмилии не было видно. Должно быть, она лежит в траве у ног Ханако.

Таро опустил меч и двинулся к ним.

— Госпожа Ханако, — сказал он, — мы не желаем вам вреда. Пожалуйста, отойдите с дороги.

— Предатель!

Когда она прыгнула на Таро, один из его самураев кинулся на нее сзади, пытаясь ее схватить. Конечно же, этого она и хотела. Ханако ловко развернулась и полоснула противника. Самурай рухнул наземь; из рассеченной сонной артерии ударила кровь. Ханако же мгновенно атаковала самурая, оказавшегося теперь ближе всех к ней, вынуждая его отступить.

Таро кинулся к ней, но тут из травы встал этот здоровяк-идиот, и, стоя почти лицом к лицу с Таро, изо всех сил запустил ему камнем в лоб. Таро услышал звук, напоминающий треск ломающейся кости. Тело его занемело. Хватаясь за ускользающее сознание, почти ничего не видя из-за крови, льющейся из свежей раны, Таро рефлекторно отступил назад, заметив солнечный блик на несущемся к нему клинке. Он ударил кого-то, сам не зная, кого, и, пошатываясь, отступил, стирая кровь с глаз. Таро думал, что дрожь земли под ногами вызвана очередным падением камня, но тут один из его людей воскликнул:

— Господин Саэмон!

И действительно, это был Саэмон, а с ним — отряд самураев, и они галопом мчались к месту схватки. Это могло означать лишь одно: их план достиг цели. Где-то на дороге из Эдо Саэмон подстерег Гэндзи и убил его.

Таро пожертвовал личной верностью ради принципов. Чтобы сохранить путь самурая, он предал человека, которым восхищался и которого уважал более всех на свете, и вступил в заговор с человеком, которого презирал. Таро невольно ощутил, что достиг вершины нелепости. Пожертвовать реальными, чтимыми, освященными историей взаимоотношениями ради абстрактного принципа — не есть ли это суть пути чужеземцев, для которых идеи значат гораздо больше, чем конкретные люди и традиции? Их образ мыслей отравляет всех, даже тех, кто упорнее всего противостоит им. Не означает ли это, что они уже завоевали Японию? За мыслями неизбежно следуют действия. Возможно, Гэндзи и вправду это предвидел.

Тут совсем рядом с Таро раздался женский крик. Здоровяк-идиот куда-то исчез. На его месте теперь стояла Эмилия, зажав руками рот, с круглыми от ужаса глазами.

Таро отступил на несколько шагов. Саэмон приехал. Пусть он и довершит грязную работу.

Гэндзи и Саэмон ехали во главе колонны, сразу следом за ними — Хидё. Разобрать, что там говорит женщина с кривой шеей, оказалось очень непросто. Она задыхалась от бега, присутствие князей устрашало ее, увечье сделало голос сдавленным, и с губ ее срывались отдельные, бессвязные слова.

— Господин!.. Госпожа Ханако!.. Опасность, страшная опасность!.. Измена!.. Пожалуйста!.. Скорее!..

Они ринулись к Мусиндо; Хиде по-прежнему не спускал глаз с Саэмона. Эта женщина наверняка была орудием Саэмона, и ее задачей было отвлечь внимание от самого князя. Ханако и Эмилия под охраной Таро, лучшего друга и самого надежного товарища Хидё. С этой стороны измена прийти не может. Это было настолько невероятно, что Хидё окончательно уверился: опасность, как он и подозревал, исходит от Саэмона. И какую бы измену он ни замыслил, все должно состояться вот-вот. То, что у Саэмона было с собой так мало людей, указывало лишь на то, что куда большее их число где-то прячется. Отец Саэмона, князь Каваками, устроил Гэндзи засаду у Мусиндо и проиграл. Каким удовольствием для сына было бы отомстить за отца на месте его гибели! Гэндзи отмахнулся от просьбы Хидё поостеречься и помчался вперед. Если Хидё не мог защитить своего господина, он мог, по крайней мере, умереть вместе с ним, но перед этим позаботиться, чтобы коварный Саэмон не пережил их и не порадовался своему предательству.

Но все эти мысли мгновенно выскочили у Хидё из головы, когда он вылетел из рощи на поляну у монастыря. А дальше все развивалось стремительно. Хидё увидел, как несколько самураев окружили Ханако, как она зарубила одного, как другой ударил ее, как в воздух взлетели брызги крови, и как она упала.

— Ханако!

Пока Хидё отвлекся, Саэмон выхватил из-под куртки спрятанный там револьвер. Хидё заметил это краем глаза, но было поздно: Саэмон прицелился и выстрелил. Хидё развернулся, собираясь наброситься на Саэмона, но притормозил, обнаружив, что Гэндзи невредим. Саэмон выстрелил в самурая, который только что ударил Ханако и теперь собирался напасть на Эмилию.

Этим самураем был Таро.

Эмилия сидела в траве, прижимая Ханако к себе. Одежды обоих женщин промокли от крови Ханако. Глаза Ханако были распахнуты, но взгляд их был незряч, и они уже начали утрачивать блеск, отличающий живых от мертвых. Эмилия была настолько ошеломлена внезапностью кончины Ханако, что не могла ее осознать — слишком ошеломлена, чтобы понять, что ее единственная подруга умерла, а она даже не попрощалась с ней. Рядом раздался пронзительный, восторженный вопль этой девочки, Кими.

— Князь Гэндзи приехал! Я знала, что он приедет! Я же сказала предателям, что он приедет, ведь правда?

— Кими, — сказал Горо. — Кими, Кими, Кими…

Мчавшиеся галопом лошади остановились почти вплотную к ней, и с них принялись спрыгивать мужчины. Эмилия даже не взглянула на них. Она отчаянно искала слова молитвы и нашла их. «Всякий, кто верует в Него, не умрет, но обретет жизнь вечную». Это была не совсем подходящая молитва, потому что Ханако в Него не верила — она всю свою жизнь верила в Будду Амида, средоточие беспредельного сострадательного света, и верила не в Царствие небесное, обещанное нашим Господом и Спасителем, но в Сухавати, Чистую землю, отведенную для последователей Амиды. Не будь это богохульством, Эмилия пожелала бы, чтобы стало по вере Ханако, а не по ее собственной, ибо это означало, что Ханако будет жить в раю — а кто более нее был этого достоин? Эмилия никогда в жизни не встречала другого человека, который бы так полно воплощал в себе доброту, милосердие и наивысшие христианские добродетели.