Александр Старшинов - Центурион Траяна

Приск едва не закричал от восторга. Крепость на горе! В полумраке ему почудилось, что сверкнули в воздухе, вращаясь, подброшенные божественной рукой кости Судьбы. И опять в его воображении выпадали шестерки.

– Пить хочешь? – спросил Приск как можно вежливее.

– Хочу…

Старик пошарил рукой, что-то отыскивая на досочке, приделанной к стене и служившей ему, видимо, столиком. Но ничего там не нашел.

– Кто-то взял мой кубок… дедов кубок… – проговорил Эпикрат с обидой в голосе.

– Фламма! – крикнул Прииск. – Принеси кружку.

«Библиотекарь» вновь сунулся в комнату.

– Велено всех плен…

– Тихо! – осадил его Приск так, что Фламма отшатнулся и, чтобы не упасть, левой рукой ухватил висевшую на одном гвозде занавеску, после чего она благополучно сорвалась с этого гвоздя, и Фламма все-таки грохнулся на пол. – Принеси кружку. Целую.

– С-счас… – выдохнул Фламма, вскочил и убежал, прихрамывая.

– Хороший кубок, – продолжал бормотать старик. – Когда-то у архонта было двенадцать кубков, и на каждом – какой-нибудь подвиг Геракла. На моем Геракл убивал Немейского льва.

– Греческая работа, – подсказал Приск.

– Да, греческая, мой дед привез кубок с собой из Ольвии.

– Дед приехал из Ольвии в эти горы?

– Вот, принес! – В проеме вновь возник Фламма, протянул глиняную кружку.

Приск налил в нее вина из своей баклаги, протянул Эпикрату. Вернее, вложил тому в пальцы. Тот глотнул. Замер.

– Хиосское… дед любил… отец любил… и я… Кружка плохая… глина… где мое серебро?

– Казина унес.

– Казина. Варварское отродье. Почему он не сгинул за Данубием, как мой Александр?

– Дед приехал сюда еще во времена Буребисты? Верно? – попытался вернуться к прежней теме Приск.

– Приехал? – опять презрительно фыркнул старик. – Его привезли с другими пленниками, чтобы он заложил крепость на горе… Буребиста подарил архонту его же кубок. Сколько раз говорил я Казине, чтобы он не брал мое серебро… – вновь принялся ворчать старик.

Приск повернулся. Фламма все еще торчал в дверях.

– Фламма, кажется, ты неплохо болтаешь по-гречески… – проговорил в задумчивости Приск.

– Отлично говорю. Я, конечно, не мудрец, но человек, близкий к мудрости. А еще…

– Иди, позови сюда Малыша. Живо!

– Чего? На греческом позвать? – удивился «библиотекарь».

При всей своей эрудиции, соображал он порой медленно.

– Нормально позови. Ма-лы-ша! – оскалился Приск. – Бегом! Марш!

– Я кушать хочу, – сказал старик.

– У меня только сухари, скоро сварят кашу, тогда принесу…

– Давай сухарь! – перебил легионера старик по-детски капризным тоном.

Эпикрат вскинул руку и схватил воздух скрюченными пальцами – видимо, там ему в его вечной тьме померещился обещанный сухарь.

– Вот. – Приск вложил сухарь в ладонь старику.

– Ты такой жадный, Казина… Если мать велит тебе отдать мне сухарь, значит, давай…

Фламма вернулся с Малышом. Гигант, кажется, был доволен, что его позвали. Если Приск что-то затеял, значит, дело будет интересным, в этом сомневаться не приходилось.

– Слушайте вы оба! – Приск отошел к дверному проему и заговорил с товарищами свистящим шепотом. – Этого деда вы бережете так, будто он отлит целиком из серебра. Или нет, не из серебра, а из золота.

– Что ты там говоришь, Казина, я не слышу… – пробормотал старик, хрустя сухарем – зубы у него были крепкие.

– Дед из золота? – удивился Фламма. – Тогда почему от него воняет?

– Малыш! – Приск проигнорировал дурацкую шутку «библиотекаря». – Этот старик строил крепость на холме. Его дед и его отец – архитекторы… Ты понял?

Малыш кивнул.

– Я тоже понял. Он знает… – высунулся Фламма.

– Стерегите его, – перебил Приск. – Я побегу искать Декстра или Адриана. Это наш ключ к тем башням наверху. Даки хотели нас обмануть с помощью Проба, мы обманем их с помощью старика Эпикрата. Поняли?

Малыш снова несколько раз кивнул.

Приск вышел в соседнюю комнату. Кука уже ушел и уволок с собой ломаную корзину с жалкой добычей. Обобрал дом так, что остался лишь мусор на полу да стол и скамьи. Ах да, еще почерневшие камни в очаге остались.

Ладно, ничего страшного, и без Куки можно обойтись. Малыш и Фламма справятся, надо думать. К тому же вряд ли кто-то посмеет идти против «быков Декстра», чтобы захватить одного полоумного старика. Приск побежал на площадь поселка, рассчитывая, что Декстр, скорее всего, там. И не ошибся. Центурион расположился здесь с двумя бенефициариями и разглядывал пленников, которых согнали из брошенных домов. Некоторых принесли. Сюда же стащили все, что обнаружили в поселке: несколько корзин с железным инструментом и глиняной посудой, немного зерна. Добыча не радовала. Из пленников: две старухи, мальчишка-подросток, девочка лет пяти. Еще раненый дак лет тридцати с окровавленной повязкой на животе. Этот, весь мокрый, метался в лихорадке и бредил. Уж он-то точно не жилец. Его положили у ног Декстра на старой кожаной занавеске, на ней раненого и приволокли на площадь. Кто-то из римлян, догадливый, распотрошил повязку – проверить, не притворяется ли дак. Вышло, что не притворяется.

– Центурион, Фортуна к нам милостива, – сказал Приск, подойдя.

– В этом я не уверен… Но все равно говори, – кивнул Декстр.

– Старик-архитектор. Строил… или, вернее, достраивал крепость на горе. Грек. Мало что соображает…

– Ну и какой от него толк, если он мало что соображает? – нетерпеливо перебил Декстр.

Приск выдержал паузу, глянул на центуриона чуточку свысока. Позволил себе такую роскошь.

– Да, в настоящем мало что соображает. А вот прошлое помнит. Как все старики. Привратник в нашем доме всегда забывал передать, что кто-то заходил в наше отсутствие. Зато помнил, как сопровождал моего деда в походах Германика, помнил восстание в лагерях. Много чего рассказывал. Если удастся выведать, где крепость уязвима, мы сможем спасти сотни жизней и сэкономить немало времени.

Декстр прищурился.

– Он точно что-то помнит?

– Сказал, что дед его был прежде архонтом в Ольвии. А значит, попал сюда еще при Буребисте, когда тот ограбил всю Мезию.

– Значит, помнит, – подтвердил Декстр. – Но захочет ли рассказать?

– Старик считает, что я его правнук Казина. Ругает, что я у него кубок украл. Придется вернуть.

Лаберий Максим, однако, не стремился штурмовать дакийские орлиные гнезда. Проклиная разведчиков и амбиции Адриана, наместник первым делом выслал в разведку отряд всадников, проверить, нельзя ли пройти берегом реки. Не вышло. Проход здесь был узок – буквально тропинка – а даки, что засели в крепости, явно не дремали: путь завалили деревьями, и, как только римские всадники подъехали, на них обрушился град камней и опасных крючковатых стрел – кого-то раздавило, многих убило и ранило. За первым холмом Костешти без труда можно было разглядеть второй – куда более высокий и так же оседланный укрепленной твердыней. Крепости-близнецы полностью господствовали над речной долиной, просочиться мимо и оставить крепости в тылу было невозможно. К тому же над темно-зелеными лесистыми холмами в нескольких местах поднимались вершины сторожевых башен, они подступали к самой воде, а значит – и к самой дороге. Да, неплохо укрепили даки подходы к своей столице. Никто не сомневался, что, пока шел штурм Апула, сюда стекалось ополчение из крестьян и пастухов, тайными тропами подходили они из дальних деревень, так что защитников за стенами хватало и чтобы оборонять твердыни, и чтобы устраивать вылазки и стеречь дорогу. Выход был один – штурмовать Костешти. С тоской смотрели римляне на крутые склоны. С берега реки Апа-Грэдиштя подхода наверх вообще не было, в этом римляне вскоре убедились. Лаберий Максим вызвал Валенса к себе и велел направить «славный контуберний» разведать дорогу на холм.