Джин Ауэл - Охотники на мамонтов

— О да! Я так считаю!

— Может быть, поможешь мне устроить праздник? — Он дождался ее кивка и сразу же продолжил: — Никто еще не ощущал Ее победы, но скоро почувствуют все. Мы с тобой вместе будем наблюдать приметы и решим, когда настанет время.

— Какие приметы?

— Когда жизнь возрождается, каждый чувствует это по-своему. У некоторых просто радостно на сердце, и хочется на свежий воздух, но еще слишком холодно, чтобы разгуливать подолгу, и потому они чувствуют раздражение. Им не терпится убедиться, что жизнь пробудилась, но впереди еще много бурь. Зима знает, что все потеряно, и тут-то начинается злейшее время года, и люди чувствуют это и тоже злятся. Я рад, что ты согласилась помогать мне. До наступления весны люди будут особенно беспомощны. Думаю, ты заметишь это сама, Эйла. Потому-то и нужен праздник. Надо, чтобы чувства людей выражались в радости, а не в злобе.

«Наверное, ей уже ведомо это, — подумал Мамут, увидев, как нахмурилась молодая женщина. — У меня едва зародилось предчувствие перемен, а она сразу распознала, что что-то не так. Я всегда знал, что у нее есть дар, но ее способности по-прежнему восхищают меня, и я уверен, что это еще не все. Кто знает, может, у нее в запасе побольше сил, чем У меня самого? Что она сказала про тот таинственный корень и ритуал мог-уров? Хорошо бы поручить ей подготовить… охотничий ритуал Клана! Помнится, меня это здорово изменило, удивительно сильно подействовало! Это до сих пор со мной. У нее тоже есть кое-какой опыт… подействовал ли он на нее? Интересно… Весеннее празднество, не слишком ли это рано, чтобы использовать корень? Может, стоит подождать…»

Диги протиснулась через проход, ведущий к очагу Мамонта, таща ворох теплой одежды.

— Я надеялась, что разыщу тебя, Эйла. Я хотела проверить силки… Я тут надумала изловить белую лису, чтобы обновить парку Бранага. Пойдешь со мной?

Эйла, вскочив, поглядела на полузакрытый дымный лаз:

— Это здорово! Дай-ка я оденусь.

Опустив полог, она потянулась и зевнула, а потом двинулась к занавешенному шкурами закутку рядом с помещением для лошадей. Она миновала лежанку, где спали дети, вповалку, как маленькие волчата. Дети были на особом положении. Они могли играть и спать где хотели. У взрослых были твердые правила — какое помещение земляного дома предназначено для еды, какое для сна, какое для беседы; но дети редко следовали этим правилам, все жилище было в их распоряжении. Они могли без спросу теребить старших обитателей стоянки и находили в этом особое удовольствие; никто на них за это слишком не сердился, никто не старался укрыться от назойливой малышни. Когда дело касалось детей, любой из взрослых соплеменников всегда готов был прийти на помощь, рассказать, объяснить. Хотели дети сшить вместе несколько шкур — им давали иголку, и обрезки кожи, и тонкие жилки-нитки. Хотели смастерить из камня какое-нибудь орудие — им давали несколько кусочков песчаника и резец, каменный или костяной.

Они возились, бегали, заводили игры, подражая делам и заботам взрослых. Они строили собственные маленькие очаги и учились разводить огонь. Они играли в охоту, похищая маленькие кусочки мяса из кладовой и готовя их. Когда, играя в «разговоры у очага», они изображали совокупляющихся взрослых, те только снисходительно улыбались. Для детей не было ни скрытых, ни запретных сторон жизни — иначе как им повзрослеть? Только одно жесточайше запрещалось — жестокость и злоба без нужды.

Живя бок о бок, они твердо усвоили: ничто так не нарушает спокойствия на стоянке, как взаимные обиды, особенно когда долгими холодными зимами люди безвыходно заперты в земляном доме. Что бы ни случалось, все обычаи, все правила клонились к одному — свести к минимуму взаимное озлобление. Допускались любые варианты поведения — лишь бы они не вели к ссорам и озлоблению, а, напротив, давали сильным чувствам безопасный выход. С детства воспитывалось учение жить своим умом, поощрялась терпимость, осмеивались ревность и зависть. Всякое соперничество (в том числе и споры, когда до них доходило дело) было подчинено определенному ритуалу, жестко контролировалось, удерживалось в определенных рамках. Дети быстро усваивали эти основополагающие правила. Кричать — можно, драться — нельзя.

Отыскав большой бурдюк для воды, Эйла еще раз улыбнулась спящим детям — вчера они засиделись допоздна. Ей радостно было опять видеть вокруг себя детей.

— Надо бы прихватить снега, — сказала она. — Воды осталось мало, а снег давно не шел, здесь поблизости чистого снега не отыскать.

— Не трать времени зря, — ответила Диги. — У нашего очага вода есть, и у Неззи тоже. На обратном пути возьмем. — Она накинула на себя теплый плащ и подождала, пока Эйла оденется. — У меня есть и сосуд с водой, и немного еды… Если ты не голодна, можно отправиться.

— С едой можно подождать, а вот горячего чаю я бы выпила, — ответила Эйла. Диги заражала ее своей жадностью к жизни. Они приступили к сборам, и делать это именно вместе с Диги было особенно приятно.

— Думаю, у Неззи осталось немного чая, и она не будет возражать, если мы выпьем чашечку.

— С утра она заваривает мяту… Я кое-что туда добавлю. Есть одна травка, которую я люблю пить с утра. Я, пожалуй, возьму еще мою пращу.

Неззи настояла, чтобы молодые женщины поели горячих поджаренных зерен, и дала им несколько кусков мяса со своей жаровни, оставшихся с вечера. Талут осведомился, каким путем они пойдут и где расположены капканы Диги. Когда они вышли из главного входа, солнце уже поднялось над клубящимися на горизонте облаками и начало свое шествие по синей небесной глади. Эйла заметила, что лошади находятся снаружи, хотя она их не отвязывала.

Диги показала Эйле, как быстрый поворот ступни превращает кожаную петлю, привязанную ивовыми ветками к продолговатой изогнутой раме, в крепление снегохода. Эйла быстро освоила это искусство и вскоре уже ловко перебиралась через снежные завалы вслед за Диги.

Джондалар смотрел им вслед из дверей пристройки для скота. Нахмурившись, он поглядел на небо и собрался было пойти вслед за ними, но потом передумал. Есть несколько облачков, но опасности ничто не предвещает. Почему он всегда так беспокоится об Эйле, стоит ей ненадолго уйти из лагеря? Это же смешно с его стороны — так бегать за ней. Она не одна, с ней Диги, и обе молодые женщины вполне в силах позаботиться о себе… даже если пойдет снег… или случится что-нибудь похуже. Они быстро заметили бы, что он последовал за ними, а им хочется побыть наедине. Он опустил полог и пошел обратно внутрь земляного дома. Но он никак не мог справиться с мучительным ощущением, что Эйла в опасности.

— Ой, гляди, Эйла! — воскликнула Диги, опустившись на колени и разглядывая замерзшую тушу какого-то покрытого белым мехом животного; с его шеи свисала петля. — Я расставила еще несколько капканов. Давай-ка осмотрим их.