Оливер Боуден - Assassin’s Creed: Renaissance

— А зачем они тебе?

— Это секрет, — ответил Петруччо, спрятав глаза.

— А если я достану тебе перья, пойдешь спать? Уже поздно.

— Да.

— Обещаешь?

— Обещаю!

— Хорошо.

Эцио подумал, что уж если он сегодня помог Клаудии, почему бы не помочь и младшему брату. Забраться на башню оказалось сложно — камни были гладкими, и он с трудом находил выемки между ними. Выше было легче — помогла кованая решетка. Чтобы забраться наверх, он потратил полчаса. Собрав около пятнадцати перьев, — все, что он сумел разглядеть в сумерках, — он спустился к брату.

— Одно ты пропустил! — укоризненно сообщил Петруччо.

— А ну в кровать! — рыкнул брат, и мальчика как ветром сдуло.

Эцио надеялся, что мать обрадуется подарку. О секрете Петруччо не сложно было догадаться. Входя в дом, он улыбался сам себе…

На следующий день Эцио проснулся поздно. У отца не было для него никаких безотлагательных поручений, и он вышел в сад, где нашел мать. Она осматривала вишневые деревья, цветы с которых уже начали опадать. Увидев сына, она улыбнулась и подозвала его. В свои сорок, Мария Аудиторе была высокой, величественной женщиной, ее длинные черные волосы были спрятаны под простым белым муслиновым чепцом, края которого были окрашены в черный и золотой цвета — цвета клана.

— Эцио! Доброе утро!

— Здравствуй, мама.

— Как ты себя чувствуешь? Надеюсь, лучше, — она осторожно прикоснулась к его голове.

— Я в порядке.

— Отец сказал, ты можешь отдыхать столько, сколько потребуется.

— Мне не нужен отдых, мам.

— Надеюсь, отошел после своих приключений? Отец сказал, что я должна позаботиться о тебе. Я знала, что ты уже встал.

— Не понимаю, о чем ты…

— Не играй со мной, Эцио. Мне известно о твоей драке с Вьери.

— Он распространял глупые сплетни о нашей семье. Я же не мог этого так оставить!

— Ему приходится нелегко из-за обвинений, выдвинутых против его отца — она задумалась, и продолжила. — Франческо Пацци способен на многое, но даже я не предполагала, что он может убить герцога.

— Что его ждет?

— Полагаю, будет суд. Твой отец будет главным свидетелем, как только вернется наш герцог Лоренцо.

Эцио заметно расслабился.

— Тебе не о чем волноваться. Я не собираюсь допрашивать тебя. Мне нужно кое-что сделать, и я хотела, чтобы ты пошел со мной. Это не займет много времени, и, надеюсь, покажется тебе интересным…

— Буду рад помочь тебе, мама.

— Пойдем. Это недалеко.

Они вышли из палаццо под руку и, не спеша, дошли почти до кафедральной площади, до маленького квартала, где многие художники Флоренции содержали студии и мастерские. Некоторые, вроде Вероккьо или восходящей звезды Алессандро ди Мариано Филипепи, которого так же знали под прозвищем Боттичелли, жили в больших домах, где ассистенты и ученики изучали цвета и смешивали пигменты, другие же жили скромно. Именно в такую дверь и постучалась Мария Аудиторе. Почти сразу дверь распахнулась, и появился хорошо одетый молодой человек, почти щегольской внешности, но довольно хорошо сложенный, с взъерошенными темно-русыми волосами и густой бородкой. Выглядел он на лет шесть-семь старше Эцио.

— Мадонна Аудиторе! Добро пожаловать! Я с нетерпением ждал вас!

— Доброе утро, Леонардо, — последовали два формальных поцелуя.

Должно быть, подумал Эцио, он в хороших отношениях с матерью, но внешне незнакомец производил приятное впечатление.

— Это мой сын, Эцио, — продолжила Мария.

Художник поклонился.

— Леонардо да Винчи. Большая честь, сеньор.

— Маэстро…

— Пока еще нет, — улыбнулся Леонардо. — Но о чем я думаю? Входите! Входите же!

Подождите здесь. Я попрошу ассистента принести вам вина, пока буду ходить за картинами.

Студия оказалась небольшой, но очень загроможденной, что делало ее еще меньше. Столы были забиты скелетами птиц и мелких млекопитающих вперемешку с банками, наполненными бесцветной жидкостью, в которых находились разные органические объекты, хотя Эцио не рискнул бы предположить, чьи именно. Позади широкого рабочего стола висели необычные конструкции, тщательно выполненные из дерева, и пара мольбертов рядом с незаконченными картинами, тона которых были темнее, чем обычно используют, а эскизы — едва заметны. Эцио и Мария почувствовали себя более комфортно, когда из соседней комнаты появился молодой ассистент с подносом, на котором стояла бутылка вина и маленькие кексы. Он обслужил их, робко улыбаясь, и удалился.

— Леонардо очень талантлив.

— Как скажешь, мама. Я не разбираюсь в искусстве. — Эцио подумал, что его жизнь, заключенная в том, чтобы последовать по стопам отца, будет спокойной и размеренной. Но глубоко внутри он оставался все тем же бунтарем и искателем приключений, что могло отрицательно сказаться на поведении Флорентийского банкира. В любом случае, как и старший брат, Эцио был человеком, а вовсе не художником или ценителем искусства.

— Самовыражение очень важно для понимания жизни. Найди себе занятие, дорогой мой.

— У меня есть, чем заняться, — обиделся Эцио.

— Что-нибудь помимо блуда, — сухо отозвалась мать.

— Мама!

Но Мария только пожала плечами и поджала губы.

— Было бы куда лучше, если бы подружился с кем-то вроде Леонардо. Я думаю, его ждет большое будущее.

— Учитывая, что я здесь вижу, я склонен с тобой не согласиться.

— Не дерзи мне!

Они молчали до тех пор, пока Леонардо не появился из комнаты, неся две коробки. Он положил одну на пол.

— Не поможешь мне? — поинтересовался он у Эцио. — Я бы просил Аньоло, но кто-то должен остаться и приглядеть за лавкой. К тому же я сомневаюсь, что это бедное дитя справится с такой тяжелой работой.

Эцио приподнял коробку и удивился, насколько она тяжела. Он чуть было не уронил ее.

— Осторожней! — предупредил Леонардо. — Картины очень хрупки, а твоя мама уже хорошо мне за них заплатила.

— Пойдем? — спросила Мария. — Я хочу поскорее их повесить. Я уже приглядела пару мест, надеюсь, ты их одобришь, — добавила она Леонардо.

Эцио замешкался — разве начинающий художник достоин такого уважительного отношения?

Когда они шли домой, Леонардо доброжелательно разговаривал с ними, и Эцио заметил, что его неприязнь сменяется симпатией к этому человеку. Но было в нем что-то, что инстинктивно тревожило, настолько, что он отдал бы палец на отсечение. Его невозмутимость? Странная отчужденность от всего окружающего? Возможно, так казалось оттого, что он, подобно другим художникам, витал в облаках. Но Эцио на мгновение ощутил подсознательное уважение к этому человеку.

— Эцио, чем ты занимаешься? — спросил Леонардо.

— Он помогает отцу, — ответила за сына Мария.

— А, значит, станешь банкиром! Что ж, тогда тебе повезло родиться в подходящем городе.