Ричард Зимлер - Охота Полуночника

— Это правда? — спросил меня лавочник.

Поскольку торговец уже поднялся на ноги, Виолетта ответила вместо меня:

— Сударь, я была с ним около часа, и за это время он не издал ни одного звука, о которых говорит этот человек.

После этих слов я стал предан ей до конца жизни.

— Она говорит неправду, защищая меня, — признался я, вытирая рот рукавом. — Обвинение вполне справедливо. — Я набрал побольше воздуха в легкие и защебетал, подражая дрозду.

— Великолепно! — восхищенно воскликнул лавочник. — А ну-ка, еще разок, сынок!

Я повторил.

— Еще! — воскликнула какая-то женщина.

В следующие несколько минут я подражал щебетанью и пересвистам щеглов, соек, канареек, воробьев, соколов и чаек и под конец очень живо изобразил трели двух зимородков в период брачных игр.

— Поразительно! — улыбнулся лавочник.

Расточая мне похвалы, он, казалось, обращался ко всей толпе. Сейчас мне приходит в голову, что я мог бы стать циркачом или артистом в бродячей труппе уродов и выступать вместе с бородатой женщиной или двухголовыми козлами.

Когда я замолк, торговец сказал:

— Ты очень даровитый мальчик, однако ты оставил меня без товара.

— Протяни руку, — обратился к нему лавочник.

Тот ничего не сказал, опасаясь нового удара палкой.

— Пожалуйста, я не ударю тебя больше, дружище. И думаю это, — он вытащил из кармана своего жилета две большие серебряные монеты по сотне реалов каждая, — вполне возместит твои убытки. Только отдай мне деревянных птиц.

Он бросил сверкающие серебряные монеты торговцу, и тот, крепко зажав в кулаке свое вновь приобретенное богатство, направился к повозке, чтобы завершить сделку. Лавочник вдохнул щепотку табака и, чихая, попросил, чтобы я изобразил соловья. Все больше людей подходило, чтобы посмотреть на представление, более двухсот человек, согласно подсчетам Виолетты, девочки, ставшей нашим хорошим другом. Сейчас, когда я представляю себе ее такой, какой она была в тот день, не могу удержаться от смеха — она стояла впереди толпы, покусывая губы, боясь, что у меня не получится, и при этом удивленно смеясь. Даниэль, конечно, стоял рядом с ней, махал кулаком в ритм моих трелей и смотрел на меня с таким восхищением, что я чувствовал, что подражаю пению птиц исключительно для него и Виолетты. Что касается деревянных птиц, почти все они были отданы лавочнику; кроме сойки, о которой жена торговца кричала, будто та превратилась в дерево у нее в руках. Она упросила оставить эту фигурку как доказательство вмешательства святого Иоанна в наши земные дела.

Именно благодаря жене торговца мы сами поверили, что в это утро, двадцать третьего июня 1800 года, произошло настоящее чудо. Это событие даже вошло в хроники Хоакима Родригеса, члена городского совета, под названием «Превращение птиц в городе Порту». Летописец упомянул меня под искаженным именем «Джо Стюарт Зарко», поменяв местами две части фамилии. Имя Даниэля в хрониках не указано, но он упомянут там как «ловкий старший товарищ юного Зарко». В хронике также говорится о красивой набожной девочке по имени Виолетта которая первой сказала, что превращение птиц — это результат вмешательства сверхъестественных сил.

Вера в чудеса живет в Порту и по сей день, и я вынужден держать язык за зубами, чтобы случайно не проговориться о нашем обмане. Но то, что в то утро наши три судьбы пересеклись между собою, кажется мне настоящим и великим чудом.

Иногда я думаю: если нечто, имеющее символическое и непреходящее значение, случилось со мной в тот день, то всем этим я обязан, конечно, Даниэлю.

Даже сейчас, десятки лет спустя, я часто вижу во сне, как он держит в руке одну из раскрашенных нами птиц, а по его ликующему взгляду я понимаю, что он разработал новый план, который наверняка доставит нам проблемы и в то же время прославит нас.

Время от времени я представляю, как мы сидим у моего дома в Порту, и меня окутывает тепло, исходящее от улицы, от домов, от самого этого дня…

Единственный человек, которого не упомянул в своих хрониках Хоаким Родригес, рассказывая об этом случае, была моя бабушка Роза. А ведь и она, без сомнения, сыграла важную роль: я был так увлечен подражанию птичьим голосам перед толпой, что не сразу заметил, как она с выражением ужаса на лице пробралась сквозь толпу своей старческой походкой.

Когда она остановилась передо мной и посмотрела на меня, словно разгневанная королева, я понял, что все потеряно.

Я взял ее за руку и последовал за ней, как маленький Моисей, сквозь море поздравлений и похлопываний по плечам. Мне предлагали монеты, но бабушка суровым тоном запретила мне брать их.

Дома нас ждала встревоженная мама.

— Джон! — воскликнула она взволнованно и заключила меня в объятия. — Слава Богу, с тобой все в порядке!

Бабушка приказала мне идти в свою комнату и сказала маме:

— Подожди, я расскажу тебе, что он натворил, пока ты спала.

Мама крепко сжала мое плечо.

— С тобой все в порядке?

Я кивнул.

— Слава Богу. Никогда больше не поступай так со мной, Джон, — она вытерла глаза. — Я скоро приду. Ступай и переодень эти грязные вещи.

Пока я поднимался по лестнице, бабушка Роза изложила маме подробный перечень всех моих проказ за последние месяцы, описав под конец «мое цирковое представление для этого „праздношатающегося сброда“», — именно так она выразилась. Я разделся и прилег на кровать, а затем крепко заснул.

Проснувшись, я увидел, что мама сидит в моих ногах. Она приветствовала меня грустной улыбкой. Лицо у нее было заплаканным.

— Джон, мне нужно кое-что тебе сказать.

Я вскочил и начал просить прощения, но она остановила меня, нежно положив руку мне на грудь.

— Просто выслушай меня. Знай, что я чуть с ума не сошла от беспокойства. Джон, ты словно фейерверк — переменчивый, яркий, искрящийся. Ни я, ни папа не можем уследить за тобой. Значит, мы должны договориться. Иначе я просто умру от волнения. Ты никогда не должен уходить из дома без моего или папиного разрешения, пока не станешь старше. Люди на улицах не так приветливы, как ты думаешь. Ты никогда не должен уходить из дома, не сказав мне, куда ты идешь — никогда!

— Но я собирался…

— Никаких «но», Джон. Или мы договариваемся, или я буду связывать тебя на ночь, как предлагала бабушка. Договорились?

Я кивнул.

— Джон, это серьезно. Обещай мне.

— Обещаю.

Мама глубоко вздохнула и подошла к окну.

— Ты поссорилась с бабушкой? — спросил я.

— Да.

И мама рассказала мне о бабушкиной обличительной речи и о том, как та закончила ее фразой:

— Не знаю и знать не хочу, как мой внук дошел до столь постыдного представления на улице. Надеюсь только, что такое больше никогда не повторится.