Ричард Зимлер - Охота Полуночника

Сеньора Беатрис рыдала так, словно жизненные силы покидали ее; Даниэлю еще не приходилось сталкиваться с женскими слезами. Гладя бабушку по голове, он поклялся, что впредь будет хорошо вести себя. И к его чести, он сдержал свое обещание. Он, как и прежде, участвовал в наших безумных выходках, но больше никогда не сделал ничего, чтобы обидеть свою бабушку или доставить ей беспокойство.

И тем не менее, однажды ей снова пришлось плакать из-за него. Но в этом уже была не его вина.

В декабре 1800 года корабль из Глазго привез Фанни, мою шотландскую овчарку.

Это было доброе благородное животное, пока дело не касалось еды. Если кто-то покушался на содержимое ее миски, Фанни принималась лаять, а если ей продолжали докучать, то она начинала рычать и обнажала зубы. Если нахал не реагировал на последнее предупреждение, то она могла укусить его.

В конце апреля 1801 года мы все были закадычными друзьями — я, Фанни, Виолетта и Даниэль. Собака обожала девочку, и мне часто приходило в голову, что если бы встала необходимость выбора между мной и Виолеттой, Фанни не сразу бы приняла решение. Виолетте становилось все труднее выбираться с нами на каровое озеро, поскольку ее мать все чаще придумывала для дочери бесконечные утренние поручения. Но девушка всегда старалась выполнить все как можно скорее и не пропускала ни одной нашей встречи. Но как-то во вторую субботу июня 1801 года, примерно через год, как мы стали друзьями, мы не дождались Виолетту — наступило уже три часа пополудни, а нашей подруги все не было. Я и Даниэль отправились домой в подавленном настроении и всю дорогу молчали. Мы прошли примерно треть пути и вышли на опушку густого леса, но тут Фанни навострила уши, расширила свои черные ноздри и встала в стойку, а потом поползла в грязный подлесок и начала что-то вынюхивать в листьях папоротника и в траве.

— Хорошая девочка, — похвалил я и побежал за ней. — Ищи.

Догнав Фанни, я заметил пожилого охотника в пятидесяти ярдах от нас.

— Извините за беспокойство, сударь, — обратился я к нему. — Мы ищем нашу подругу, молодую девушку.

— Я не видел здесь никаких девушек.

Фанни восторженно обнюхивала башмаки мужчины. Он погладил ее, потом указал ружьем куда-то вдаль.

— Наверное, вам это не поможет, но по дороге сюда я увидел туфельку, под большой сосной, сразу за каменной стеной.

Мы поблагодарили охотника и помчались в том направлении, куда он указал. Мы действительно увидели туфельку Виолетты, украшенную лентами; она лежала у камней, выпавших из старой стены.

— Думаешь, что он мог обидеть ее? — спросил я Даниэля.

Мой друг прикусил губу и ничего не сказал.

На обочине дороги я нашел бежевое льняное платье Виолетты; оно лежало на земле, смятое и освещенное солнечными лучами, пробивающимися сквозь крону деревьев. Меня начал бить озноб.

— Нет — прошептал я сам себе. — Господи, только не это…

Фанни помчалась вперед и заскулила у пологого склона. Наша подруга лежала там без сознания, ее ноги были прикрыты листьями папоротника. На Виолетте была только нижняя юбка, распоротая по шву. Ее прекрасные волосы спутались, лоб, щеки, локти и ноги были покрыты грязью и листьями, а на губах запеклась кровь.

Я задрожал. Я был уверен, что не переживу ее смерти. Я упал на колени, мои глаза наполнились слезами:

— Виолетта, пожалуйста, встань, не пугай меня!

Даниэль опустился рядом с ней на колени, бережно приподнял ее голову и позвал по имени, но она не отвечала.

Слезы покатились по его щекам.

— Что нам делать, Джон? Что нам делать? — заплакал он.

Возможно, вняв мольбам Даниэля, а может, благодаря Фанни, вылизывающей ее лицо, девочка начала приходить в себя. Даниэль склонился над ней с выражением такого глубокого благоговения, что оно на всю жизнь запомнилось мне.

Его нежная улыбка, обращенная в тот момент к Виолетте и уверяющая ее, что все будет хорошо, потому что они вместе, навсегда стала для меня олицетворением настоящей любви.

Поддерживая ее затылок, мой друг спросил:

— Что произошло, что произошло с тобой?

Она не отвечала.

— Не закрывай глаза, пожалуйста, скажи нам что-нибудь, мы так волнуемся, — умолял я.

Но Виолетта не хотела или не могла говорить. Я сбегал за платьем и прикрыл девушку. Она была такой беззащитной и прекрасной в то мгновение, что я поклялся себе: если она поправится, я больше никогда не буду вмешиваться в ее отношения с Даниэлем. Она раскрыла ладонь и протянула мне окровавленный зуб. Я взял его.

— Что случилось? — повторил вопрос Даниэль.

Виолетта потерла рукой щеку и поморщилась.

— Нужно сходить за доктором, — торопливо сказал Даниэль, словно мысль о том, что ей нужна помощь, только сейчас пришла ему в голову. — Виолетта, тебя нужно показать доктору.

— Я побегу в Порту, — сказал я.

— Нет, останься, — попросила девочка.

Виолетта повернулась и обняла Фанни. Казалось, что на какое-то время она впала в лихорадочное забытье. Затем она глубоко вздохнула и протянула руку.

— Джон, верни мне зуб.

Я отдал ей зуб, и она зажала его в кулаке.

— Кто это сделал? — спросил Даниэль с искаженным от гнева лицом. — Это охотник в рваной куртке? Мы видели его. Мы так и подумали, что это — он.

— Нет, два молодых разбойника напали на меня, желая ограбить, — сухо сказала она. — Я побежала от них и упала. Вот и все.

— Но разбойники не сняли с тебя ни браслета, ни колец… Они либо слепые, либо идиоты, — не поверил я.

— И все-таки, Джон, это правда, — ответила Виолетта, явно смущенная моими словами.

— Мы не верим тебе! — вскричал Даниэль. — Виолетта кто… кто надругался над тобой?

Нахмурившись, она потрясла кулаком, в котором был зажат зуб; было слышно, как он стучит об ее кольца. Потом она раскрыла ладонь, пробормотала молитву и выбросила зуб.

— Эй, — воскликнул Даниэль. — Зачем ты это сделала?

— Пусть мыши подберут его. Они не смогут заколдовать меня. — Она дрожала. — А теперь отойдите. Я хочу надеть платье.

— Пойдем, Фанни, — подозвал я собаку, которая с сомнением посмотрела на меня.

— Нет, пусть Фанни останется, — попросила девочка.

Мы с Даниэлем отошли. Мой друг топнул ногой и тихо выругался.

— Я убью того, кто это сделал!

— Над ней… правда, надругались? — прошептал я.

Он усмехнулся, считая видимо, что, задавая такие вопросы, я подвергаю сомнению его умственные способности.

— А мы не сделали ничего, чтобы помешать этому. Ничего!

Боль и ярость Даниэля заставили меня почувствовать себя совершенно бесполезным. Я не понимал, откуда он узнал, что произошло? Вероятно, он заметил нечто, что ускользнуло от меня, может быть, прочел в глазах девочки или заметил какой-то знак на ее теле. Но я не знал, что именно, потому что у меня не было ясного представления о том, что значит слово «надругались». Я знал только, что это самое ужасное, что может случиться с женщинами и девушками, и об этом говорят только стыдливым шепотом.