Ричард Зимлер - Охота Полуночника

Позже в этот же день папа лишь сделал мне легкий выговор. Он выразил надежду, что я усвоил урок, на что я охотно дал положительный ответ, хотя в глубине души осознавал, что без всяких раздумий повторил бы эту выходку, если бы мне только представилась такая возможность.

В тот же вечер мои родители, вернувшись от оливковых сестер, Луны и Грасы, к моей великой радости, разрешили мне брать у них уроки живописи по пятницам после обеда. По моей просьбе, Даниэлю также разрешили ходить со мной.

После одного из наших первых уроков папа проводил нас до дома моего друга, где он сунул нос в каждый угол. На следующий день к Даниэлю явилась дородная прачка, чтобы очистить его дом от плесени и грязи. Пока она убиралась, пришли два маляра и побелили весь дом внутри и снаружи. В тот же вечер на постели Даниэля оказался роскошный матрас, а мама купила ему новую рубашку и штаны.

Мой друг, бледный от смущения, пришел к нам домой в новой одежде. Папа взъерошил его отросшие черные волосы, — теперь в них не было вшей, — и крепко обнял его. Даниэль зашмыгал носом в знак благодарности, и папа взглядом попросил меня не обращать на это внимания.

Я уверен, что Даниэль и Виолетта были влюблены друг в друга в то лето 1800 года; не могу сказать, что это доставляло мне удовольствие. Я чувствовал ревность, когда наблюдал за их глупыми ужимками, которые они адресовали друг другу, думая, что их никто не видит. Меня раздражало, как они с полуслова понимали друг друга, я ненавидел их общие тайны, в которых я чувствовал себя третьим лишним. Кроме того, я первым встретил Даниэля. И все же я был готов стать защитником Виолетты, считая ее самой красивой девочкой на свете. Перед тем, как окончательно отойти на второй план, я однажды сказал ей что-то очень неприятное, доведя ее до слез. Она, видимо, не понимала, как трепетно я к ней отношусь, как не по себе мне было в ее присутствии.

Однажды рано утром, еще до рассвета в конце июля, когда мы уже целый месяц каждые несколько дней встречались на каровом озере и вместе искали приключений, Виолетта пришла ко мне домой. Она стояла на улице под окном и бросала в него камушки.

Я, еще не очнувшись от сна, поднял сетки против москитов и занавески и выглянул в окно.

— Джон, спустись, пожалуйста, — позвала девочка.

Сейчас, годы спустя, я часто смеюсь над этой нелепой ситуацией: девятилетний Ромео смотрит из окна на стоящую внизу Джульетту. Однако не могу отрицать, ее визит доставил мне огромное удовольствие. Я подумал, знает ли Даниэль, что она пришла ко мне, и не сочтет ли он нашу встречу предательством. В глубине души я желал, чтобы все оказалось именно так.

— Пожалуйста, Джон, пойдем со мной, — ласково сказала Виолетта, когда я открыл входную дверь. — Отойдем подальше от домов, чтобы спокойно поговорить.

Наверное, это звучит смешно, но я был уверен, что девочка хочет попросить у меня прощения за то, что встала между мной и моим другом.

Я даже надеялся на признание, что ей наскучило общество Даниэля и она хочет быть со мной. Мы дошли до конца улицы.

— Смотри, — сказала Виолетта.

Шлейф огоньков раскинулся в небе высоко над собором, стоящим на восточном холме.

— Это — Млечный путь, — пояснила она. — Скопление тысячи звезд. Взгляни туда, — прибавила она, указывая на самую крупную звезду. — Это — Полярная звезда. Она находится в самом центре неба.

Виолетта сказала, что это небесное тело занимает такое совершенное положение, что когда Земля вертится вокруг своей оси, она всегда остается в одной точке. Потом девочка объяснила мне кое-что о планетах и созвездиях. Я понял, что наша подруга очень серьезно увлекается звездами. Она не обмолвилась ни словом о Даниэле, когда мы шли назад к моему дому.

— Я хочу открыть тебе одну тайну, — сказала она. — Только не проболтайся никому, даже Даниэлю.

Я поклялся хранить молчание и почувствовал, как стена, которая была между нами, исчезает. Ради этой девочки я был готов на все.

— Я мечтаю увидеть звезды Америки, — сказала она. — Я хочу жить в стране Джорджа Вашингтона и Томаса Джефферсона.

— Но почему Даниэлю нельзя об этом знать?

— Потому что я собираюсь уехать. И никто меня не остановит, даже он!

— Ты же знаешь, что, покинув нас, ты разобьешь нам сердце!

Она посмотрела на небо и глубоко вздохнула. Мы присели на крыльцо моего дома, Виолетта попросила погладить ее волосы. Какое-то время я колебался, предположив, что Даниэль побьет меня, если я соглашусь.

Но потом, дрожа от блаженства, я начал перебирать в руках ее мягкие пряди. Мы долго молчали, слушая ночные звуки, говорящие нам о нашей близости. Потом девочка поцеловала меня в щеку.

— Это за то, что ты — мой друг, — пояснила она.

— Когда ты соберешься в Америку, я поеду с тобой, — пообещал я.

И хотя я всей душой был уверен в своих словах, с годами я позабыл о своем обещании. Как и большинство детей, я жил настоящим и даже самые важные разговоры оставались в прошлом.

Наверное, это было к лучшему.

В первую субботу октября Даниэль пропал. Мы с Виолеттой сходили с ума от беспокойства, так как раньше он всегда приходил на наши воскресные прогулки к каровому озеру. Мы побежали к нему домой, но его там не было, тогда мы решили подождать его у меня дома.

Примерно через полчаса Даниэль, запыхавшись, постучал в дверь нашего дома.

— Где ты был?! — воскликнула мама. — Мы так волновались!

— У сеньоры Беатрис.

Парень чуть не прыгал от радости; он был так возбужден, что не мог устоять на месте. Мы тщетно пытались усадить его и просили объяснить, что случилось. Оказалось, что сеньора Беатрис пришла к нему накануне и сообщила, что она приготовила для него комнату в своем доме.

Сияя от счастья, Даниэль рассказывал нам о чистых простынях на его кровати.

— Гладкие, как шелк, — восхищенно говорил он, исполняя джигу на нашей кухне.

— О, Даниэль, я так рада за тебя, — воскликнула мама. — Уверена, что вы будете счастливы вместе.

Я же подумал тогда, что не стоит торопить события.

Даниэль никогда не был домашним ребенком, и я легко мог себе представить, какие разрушительные последствия может принести присутствие моего друга в новом доме.

В тот вечер мама сообщила мне, что именно она помогла убедить сеньору Беатрис, и хотя мне очень хотелось сказать ей, что она, безусловно, права, и новое жилище Даниэля станет для него островком тишины и спокойствия, в то же время сам Даниэль считал, что жизнь под крышей бабушкиного дома сильно ограничивает его свободу. Первые месяцы жизни в доме сеньоры Беатрис мой друг провел, изобретая все новые и новые способы того, как вывести ее из себя. Однажды он даже поджег тележку с сухими цветами на Новой площади.

В другой раз, в декабре, когда уже прошло два с половиной месяца после его переезда в бабушкин дом, Даниэль, перепачканный с ног до головы, вернулся после нашей вылазки в низовья реки и разнес грязь по всему дому — я уверен, он сделал это нарочно. Нетрудно угадать реакцию сеньоры Беатрис; тогда она впервые попыталась поднять на внука руку, но сразу же поняла, что не в силах ударить его. Тогда она села на кровать и расплакалась.