Кирилл Кириллов - Афанасий Никитин. Время сильных людей

— Понятно. А почему ж в младенчестве тогда крестят, а не перед смертью?

— Потому что на младенце, кроме первородного, иных грехов нет. А ты хочешь всю жизнь грешить, а потом на смертном одре крещение принять и чтоб все списалось? Не, братец, за чужие грехи тебя простят, а вот со своими изволь сам разбираться.

— И откель ты все это знаешь? — удивился Афанасий.

— После дела одного пришлось в Кирилло-Белозерском монастыре обретаться. Долго, год, почитай. Был там в те времена монах один, Нилом [30] Нил Сорский (1433–1508, в миру Николай Майков) — православный святой, знаменитый деятель Русской церкви. Основал скит, впоследствии названный Нило-Сорской пустынью. кличут. Очень грамотный человек. Часто мы с ним о богословии беседовали. Вот, под нахватался всякого. И не только богословского.

— А чего еще у монаха, кроме богословского, узнать-то можно?

— Он и по Востоку путешествия совершал. В Палестине бывал, в Константинополе, на Афоне долго прожил. У тамошних монахов многие знания почерпнул. И с людьми делится до сих пор, свой монастырь основал.

— Вот ты откуда Восток так хорошо знаешь.

— Не только от Нила, честно скажу, но от него в большей мере. Многое он мне объяснил про места сии. Ладно, не время сейчас воспоминаниям предаваться. Значит, решили? Сегодня ночью идем?

— Угу, идем, — согласился Афанасий.

— Тебе задача — копье добыть, а я еще раз вокруг дворца пройдусь, может, что новое вызнаю, — подытожил Михаил.

— Да где ж я его возьму? — всплеснул руками Афанасий.

— То мне неведомо. Как-нибудь расстарайся ужо, — сказал Михаил, поднялся на ноги и направился в сторону дворца.

Афанасий тоже поднялся и уныло побрел по пыльной дороге в город. Извилистыми улочками спустился почти до моря, поглядывая вокруг, не сыщется ли деревца, которое можно завалить и обстругать. Но таких не сыскалось. Деревца тут все сплошь были низкими и раскидистыми, больше похожими на кустарники.

Он прошелся вдоль пристани, высматривая, не ищет ли кто из купцов работников на погрузку-разгрузку. Сунулся было с толпой местных босяков, но те посмотрели на него так, что Афанасий счел за лучшее убраться. Зарежут еще! Подумал было стянуть весло или багор, но просто так их не валялось нигде, а на чужое судно лезть — еще быстрее прирежут, ироды. И купить не на что.

Несолоно хлебавши он направился обратно в город, присматриваясь к заборам и постройкам. Вот почему их арба ушла на базаре за такую немыслимую по русским меркам цену. Дерева на ее постройку не жалели, даже колеса целиком были сделаны из ясеня или вяза. А оно ценится в безлесных землях, где все, что можно, из глины да соломы. И даже печки ишачьим пометом, с травой смешанным, [31] Кизяк ( тюрк. ) — высушенный в виде лепешек или кирпичей навоз с примесью резаной соломы. Применяется на Ближнем Востоке, Кавказе и в Средней Азии как топливо и строительный материал. топят. Да и дома из него делают. Знать бы, как обернется, оторвал бы перед продажей оглоблю.

Он вышел к одному из многочисленных базаров, стихийно раскидываемых прямо на площадях, а то и на улицах пошире. Этот торговал все больше тканями да одежей. Афанасий, щуря глаза, чтоб не рябило от цветастых платков и ковров, подумал, как бы хорошо было встать сюда с рухлядью. Вздохнул. Обернулся на противоположный конец площади, заставленный чайханами, в которых ели и пили богатые торговцы. На голой земле под тростниковыми навесами прихлебывали чай купцы победнее. Посмотрел, как снуют вокруг чумазые дети. Как сидят, выставив увечья, нищие. Как профессиональные игроки в кости зазывают азартных простаков. Как шныряют туда-сюда подозрительные личности с быстрыми, цепкими взглядами. Вот только стражников не заметил. В иное время не протолкнуться, на каждом углу останавливают и задают подозрительные вопросы, а тут как повымерли все. Ни одного, даже самого завалящего. Ну и к лучшему. Все-таки на стражу городскую нападать — преступление серьезное, даже до суда можно не дожить. «Что за думы такие: зарежут, убьют, не доживешь! — оборвал себя Афанасий. — О деле мыслить надо».

Меж тем приближался вечер. Солнце закатывалось за острые вершины гор, тени стремительно удлинялись.

Афанасий принес повинную голову на оговоренное место встречи, когда уже почти совсем стемнело. Друг уже ждал его. Взглянул на пустые руки и грустное лицо, хотел съязвить, но передумал. Вздохнул.

— Кажется, чего проще — жердь бесхозную сыскать? А пойди спробуй, — пробормотал он вроде как даже утешительно.

— Выходит, не состоится наш план? — спросил Афанасий с затаенной радостью: мысль лезть в шахский дворец не нравилась ему по-прежнему.

— Не боись, все в силе. Я и это предусмотрел. Вот. — Михаил показал Афанасию веревку с привязанными к ней крюками вроде рыболовных. Большими и зазубренными, с которыми на осетра ходят.

— Это что такое?

— Хитрая штука. Забрасываешь в окно, дергаешь. Крючки цепляются. Веревку наматываешь на что-нибудь и потом по ней, аки по мосту, перелезаешь.

— Да что я тебе, скоморох ярмарочный, по веревке такой ходить? — аж отпрянул Афанасий.

— Ходить не надо. Надо уцепиться руками и ногами и ползти. Я покажу. С силушкой твоей это пустяки.

— Не нравится мне это дело, ох не нравится.

— Ну, Афоня, поздно уж отказываться. Ты согласие дал? Дал. Я на тебя рассчитываю.

Афанасий кивнул. Он чувствовал, что друг навязывает ему свое мнение, заставляет, но возразить не мог. Во-первых, боялся обидеть, во вторых — потому что он ведь и правда дал согласие.

Михаил заставил смурного Афанасия в точности повторить их план. Тот повторил. Тогда Михаил извлек откуда-то мешочек с жирной сажей, опустил в него пальцы и нарисовал на лице несколько полосок. Так перед боем раскрашивали лицо предки.

— Да не думай, я не ради обрядов языческих, — сверкнул белозубой улыбкой Михаил. — Это чтоб харя в лунном свете не блестела стражникам на радость.

С этими словами он раскрасил и лицо Афанасию. Потом помазал руки. Отстранившись, полюбовался работой.

— Вот теперь чертяка вылитый.

— Ну тебя! — Афанасий сплюнул через плечо и перекрестился.

Михаил тоже перекрестился и нырнул в кусты, не качнув ни одной ветки. Афанасий, кряхтя и ругаясь шепотом, последовал за ним, стараясь не потерять из вида узкую спину друга. Ветки хлестали его по лицу, корни и камни сами подворачивались под скользкие подошвы сандалий, норовя уронить и опрокинуть. Луна стыдливо спрятала круглый лик за набежавшую тучку, и ночь стала вовсе непроглядной.

Наконец Михаил остановился так резко, что Афанасий чуть не налетел на него.

— Пришли?

— Нет пока. Вон, видишь дерево? Надо до него, потом двадцать шагов на восток, и будет грядка каменная, на нее влезем, а там уж и стена.