Георгий Свиридов - Летом сорок первого

Военком по телефону кого-то вызвал. Через пару минут в кабинет вошел невысокий военный с двумя кубиками на петлицах. Военком указал на Степанова и приказал:

– Возьмите к себе и пусть заполняет все анкеты.

– Спецгруппа полностью укомплектована, товарищ военком, – сказал лейтенант. – Вы сами кандидатов отбирали.

– Там пока все являются кандидатами, – сказал командир с седыми висками. – Комиссия будет рассматривать каждого персонально.

– Ясно, товарищ полковник. – Лейтенант повернулся к Степанову и позвал его с собой: – Идемте.

Через пару часов, заполнив анкеты, ответив на многочисленные вопросы письменно и, как требовал лейтенант, «хорошим разборчивым почерком и подробно», счастливо улыбаясь, Борис вышел из здания военкомата, возле которого все еще бурлила возбужденная толпа.

– Чего лыбишься? – спросил его парень в красной спартаковской футболке со значком ГТО-2 на груди. – Взяли?

– Ага! – ответил Борис.

– Ну, везет же! – воскликнул парень, не скрывая откровенной зависти.

– И куда ж? – поинтересовался молодой мужчина в костюме интеллигентного вида. – В пехоту?

Борис хотел было выпалить, что его берут в важную спецгруппу особого назначения, которую пошлют в тыл, сбросят с самолета, – не зря же полковник интересовался и что с парашюта прыгал, и про специальность, чтоб, наверное, связь врага парализовать, и про взрывное дело, – но вовремя спохватился, удержал слова, которые зависли на кончике языка, готовые сорваться. Ведь, откровенно говоря, он и сам не знал, что за спецгруппа и для каких целей она комплектуется. Не сказал ему об этом ни командир со шпалами, ни военком, ни лейтенант, требовавший аккуратно заполнять анкеты. Это военная тайна. Вслух он так и произнес:

– Пока это военная тайна. Ясно?

И пошел, не чувствуя от радости под ногами земли. Он не шел, а летел. Так было легко и радостно. Наконец-то свершилось! С утра он ничего не ел, поспешил в военкомат с рассветом, но голода не чувствовал. Увидев на углу киоск с газированной водой, выпил подряд два стакана с сиропом, со своим любимым вишневым и потом апельсиновым. Ноги, казалось, сами несли его. Несли в сторону Сретенки, домой на Малую Сухаревскую. Как встретят его мама, отец, сестра? Но тут спохватился: а характеристики? Забыл?

Борис круто развернулся и, под недоуменными взглядами прохожих, зашагал в обратную сторону.

Возле райкома, в подъезде, столкнулся с Татьяной. Та выходила из райкома счастливая. Это было видно по ее сияющим глазам. Когда Таня радовалась, то глаза ее, темные, как вишни, вдруг загорались и становились похожими на раскаленные огоньки, на яркие звездочки, как ласково говорит Сергей.

– Боренька, все в порядке! – выпалила Татьяна, размахивая листком бумаги. – Направление!

– Сначала давай хоть поздороваемся.

Борис протянул свою пятерню и с удовольствием пожал ее крепкую маленькую руку, невольно ощущая бугорки мозолей на ладонях, эти немые свидетели неустанных тренировок на гимнастических снарядах.

– Можешь поздравить, получила направление на ускоренные курсы медицинских сестер. – Татьяна ласково смотрела на Бориса. – А там, сам понимаешь, может быть, попаду на фронт.

– А учеба в институте?

– Курсы вечерние.

– А тренировки?

– Буду совмещать, – сказала Татьяна твердо, как о давно и навсегда решенном, потом спросила: – Ну, ты-то как?

– Из военкомата топаю, приняли, – сказал Борис без хвастовства, спокойно, как о самом обыденном и простом. – Нужны вот срочно характеристики. В особую спецгруппу берут. – И поспешно добавил: – Но об этом никому, поняла? Тайна!

– Могила, – заверила Татьяна обычным словом беспечной молодежной клятвы и спохватилась, потому что теперь, когда полыхает война, не очень приличествует клясться таким понятием, имеющим сейчас весьма конкретное значение, и добавила уже тише: – Никому и никогда.

– Давай учись скорее, может быть, на войне, в действующей армии и повстречаемся, – мечтательно сказал Борис, – раны нам будешь перевязывать.

– Я сама об этом же думаю, – сказала она и, помолчав, произнесла с нескрываемой болью и тревогой: – Мы только собираемся, а Сережка уже давно воюет. Жив ли он? Как подумаю о нем, так прямо сердце холодеет.

– Не беспокойся! Серега не из таких, под пули зазря башку не поставит, скорее другим свернет, – весело ответил Борис. – Он там геройски воюет, дает прикурить фашистам, мы ж с тобой его хорошо знаем!

Утро набирало силу. Нудно звенели комары. Настороженно шумела листва. Солнце поднималось над лесом, и его теплые ласковые лучи весело пробивались сквозь темные зеленые кроны вековых деревьев, оранжевыми стрелами пронизывали воздух, ложились светлыми пятнами на мшанник, на корни и стволы, на влажную от росы траву, в которой то там, то здесь поднимали коричневые шляпки грибы, да алыми крапинками призывно рдела созревшая земляника. Два пограничника, лежа на животе, собирали возле себя ягоды и отправляли в рот. Другие – кто лежал, кто сидел, – смотрели на Закомолдина и трех пехотинцев, которых привел сержант Неклюдов, и с пониманием, сочувственно слушали их невеселый рассказ про тяжелые дни боев в крепости и отчаянный прорыв из огненного кольца. Каждый, видимо, думал о своем, о пережитом, о своих горестях и печалях и вынесенных страданиях, о боях и прорыве, которые теперь остались позади и потому уже не казались такими страшными. Пограничники были молоды, здоровы, короткий сон в лесу, в тишине, на свежем воздухе быстро прогонял усталость, восстанавливал силы, и жизнь снова обретала для них свою зажигательную привлекательность, порождая счастливую уверенность в свое предназначение на земле, хотя где-то внутри, в глубине души, у каждого затаилось тяжелым сгустком сознание очевидной опасности, непоправимой беды, которая бурно хлынула, как прорвавшаяся из-за рухнувшей дамбы вода, сметая все на своем пути, перечеркнув навсегда недавнее мирное прошлое, куда нет скорого возврата, а тревожное будущее встает сплошным туманом неизвестности.

Где-то вдалеке, в той стороне, где поднялось солнце, нарушая утреннюю тишь, ухнул взрыв, потом второй, третий, еле слышно донеслись очереди пулеметов и автоматов, чем-то похожих на стрекотание швейных машин, хлопки выстрелов. Бойцы насторожились.

– Бой начался, – обрадованно произнес Шургалов. – Где-то рядом, товарищ лейтенант.

– Не рядом, – сказал Неклюдов, прислушавшись, определяя по звукам расстояние, – километров пять-шесть, а то и все десять, не меньше.

– Товарищ лейтенант, скорее туда, к своим! – вскочил на ноги пограничник Симон Сагетелян, переименованный на русский лад в Семена, и, блестя своими крупными, слегка на выкате темными глазами, передернул затвор винтовки. – Там наши! Погранотряд! Они же первыми вперед ушли!.. Бой ведут! Пробиваются к своим!..