Георгий Свиридов - Победа достается нелегко

ронированные вездеходы, приспособленные к движению по песчано-пустынной местности, отмеряют своими мощными рубчатыми колесами километр за километром, уходят все дальше и дальше в степь. Позади остались бело-розовые сады, глиняные дувалы кишлаков, ровные карты хлопковых плантаций, журчащие нитки арыков. Впереди, до самого горизонта, расстилается бесконечная степная равнина, покрытая хрупкими маками и тюльпанами, ярко-красными, как пионерские галстуки. Их неисчислимое множество, они алеют на сочной зелени травы и вместе с голубыми ирисами, желтыми одуванчиками и другими цветами делают степь нарядной, похожей на гигантский хорезмский ковер. Весна полностью вступила в свои права, было тепло и по-мартовски солнечно. Встречный ветер, настоянный на весенних цветах, обдувает дубленые лица солдат, треплет расстегнутые воротники гимнастерок, наполняет грудь светлым предчувствием радости, ощущением силы, и песня, вырвавшись на простор из глубин солдатских луженых глоток, устремляется в бездонную синеву каракумского неба:

В кузове первого вездехода во втором ряду сидит, положив руки на автомат, и поет рядовой Коржавин. Он такой же, как и его друзья по службе, запыленный, обветренный и обожженный азиатским солнцем. На нем такая же, как и у всех, выгоревшая, не раз стиранная и вновь просоленная солдатским потом гимнастерка с отложным воротником и рукавами без манжет. Такие гимнастерки носят только в войсках на юге, и солдаты называют их «разгильдяйками». Возможно, потому, что в такой гимнастерке можно ходить с расстегнутым воротом и ни один патруль не сделает замечания, ибо так «положено».

У Коржавина самое обыкновенное русское лицо, мужественное и доброе. Он из тех характерных славянских типов, которые обычно отбираются для исполнения главной роли в художественных фильмах по мотивам русских народных сказок: высокий лоб, крупный нос и сильный подбородок. Но суровые черты сглаживаются мягкой улыбкой, которая никогда не потухает, и задумчиво добрым взглядом больших голубовато-зеленых глаз. И имя у него тоже сказочное, старинное — Руслан. А в остальном он самый обыкновенный солдат, рядовой боевого расчета ракетной установки, едет на очередную тренировку, держит путь на полигон, или, как говорит старшина Танукович, «движется походным строем в район полевых занятий». Коржавин хорошо знает, что собой представляют эти очередные полевые занятия, особенно сейчас, когда ракетный дивизион готовится к предстоящим учениям. Знают это и его друзья, товарищи по службе, и поют:

Впереди — квадратная спина и коричневый затылок старшины Тануковича, рядом локти и плечи товарищей. Руслан оглядывается назад. Горы давно отступили, уменьшились, поблекли, опасные гранитные скалы и вершины слились в одну цепь дымно-фиолетового хребта, стали похожими на силуэт далекого леса. Где-то там, на линии горизонта, у подножия гор расположен военный городок. Его отсюда не видно, но он есть, существует, пристально следит за подразделением, ловит чутким ухом радиоантенны сообщения командира, капитана Юферова, который сидит впереди, в кабине вездехода, рядом с водителем. Песня кончилась, и слышно, как монотонно работают моторы.

— Ого! Отмахали сколько!

— Да, чешем здорово! — соглашается сержант Мощенко. — Только тюльпаны жалко, давим колесами… Красота-то какая!

Руслану тоже жаль тюльпаны. Позади вездехода остается широкий след. Коржавину кажется, что этот след двумя жирными линиями перечеркивает красоту каракумского праздника жизни и весны.

— Нашел, что жалеть! Тюльпанчики, букетики, мещанская сентиментальность, — вставляет Евгений Зарыка. — Лучше себя пожалей.

— А что мне себя жалеть? — удивляется Мощенко. — Я человек военный.

— То-то и оно, что военный.

— Злюка ты, Женька, — говорит Руслан.

Но Зарыка не обижается:

— Нет, просто рассудительный. По-моему, лучше вот таким манером чесать на вездеходе по разным тюльпанам и макам, чем на своих двоих пыхтеть с аппаратурой в зубах.

— Разговорчики! — вставляет старшина и прекращает дискуссию. — Коржавин, запевай!

Район полевых занятий — дикая пустынная степь. Ни кустика, ни деревца. Только небольшой холм да остатки разрушенной кибитки у засыпанного колодца мрачным, серым пятном выделяются, как грубая заплата, на ярком зелено-красном фоне ковра. Неподалеку от этих развалин, и остановился ракетный дивизион.

К полудню солдаты уже не замечали весенней прелести, давили сапогами тюльпаны и маки, торопливо копали землю, снимали с машин тяжелое специальное оборудование и думали лишь об одном — скорее закончить, скорее выполнить задание. Соль белыми обводами проступала на гимнастерках, большие пятна пота темнели вокруг подмышек. Приказы сыплются один за другим, только успевай выполнять. Солнце застряло в зените и оттуда щедро поливает зноем, а изнутри, царапая горло, томит жажда.

— Нажимай, ребята! Разведчики обходят!

Руслан взглянул направо. Солдаты соседнего расчета быстро монтировали ажурную антенну локационной станции, подготавливали к работе сложную и в то же время простую в обращении радиолокационную аппаратуру.

«Неужели опять локаторщики обойдут? — Коржавин ребром ладони торопливо смахнул со лба капли пота. — Неужели первыми доложат о готовности?»

Коржавин с яростью вонзил лопату в твердый грунт. Быть в числе отстающих он, как и его товарищи, не хотел. Весть о том, что их могут обойти, подхлестнула, придала силы. Минуту назад Коржавин, честно говоря, возмущался тем, что командир зря гоняет их, заставляет действовать вручную, когда можно было бы с успехом, применить механизмы. Думал о том, что завтра в городском Доме культуры открывается первенство области по боксу и ему предстоит трудный бой, а он сглупил, не послушался физрука части старшего лейтенанта Никифорова, который принес ему освобождение от полевых занятий.

— Осторожнее! Это тебе не ящик с гвоздями! — командует Мощенко. — Поворачивай направо!

Голос у сержанта зычный. Мощенко работает с увлечением и не замечает, что, отдавая приказы, повышает голос. Это его слабость. Солдаты не обращают на это внимания, ибо привыкли к характеру сержанта. Они знают, что Мощенко повышает голос без злости, в нем нет издевки, только одна забота. Сержанту не терпится скорее выполнить поставленную задачу.