Георгий Свиридов - Стоять до последнего

Черная «эмка», вымытая дождем, который кончился как-то сразу, катила по мокрому Невскому проспекту; прохожие не обращали на нее внимания, ибо она ничем особенным не отличалась от других машин, лишь постовые милиционеры на перекрестках провожали ее глазами. Они хорошо знали автомобиль заместителя начальника областного управления госбезопасности подполковника Телеверова.

Телеверов — крупный, большеголовый, осанистый, неторопливый в движениях — сидел сзади шофера, откинувшись на кожаную подушку, и мял в сильных пальцах папиросу, не решаясь закурить. Курить хотелось чертовски, но Николай Гаврилович сдерживал себя, потому что норму свою дневную уже почти всю отдымил и осталась эта одна, последняя из тех десяти, которые Телеверов по внутреннему приказу отпускал себе на сутки. Еще недавно дымил Телеверов беспрестанно, сутками просиживал в накуренном кабинете, не думая о своем сердце, которое, как все здоровые люди, не замечал, пока оно властно не заявило о себе и не уложило в постель. Слег Телеверов, когда еще только-только начиналась оттепель, а встал уже в конце мая. Врачи, как шутил Николай Гаврилович, произвели ему «полный капитальный ремонт без замены основных агрегатов» и категорично посоветовали прекратить «соревнование с главной трубой Кировского завода по количеству выпускаемого дыма».

Помяв пальцами папиросу, которая пахла удивительно мягко и сладко, Телеверов раздавил ее и, выбросив в открытое окно, кашлянул раз-другой, однако за портсигаром в карман не полез.

— Через пару месяцев, Сеня, окончательно брошу дымить и повешу в кабинете дощечку: «Здесь не курят», — сказал Телеверов чуть хрипловатым голосом соседу, сидевшему рядом. — Приезжай, сам убедишься.

Тот, кого Телеверов ласково называл Сеня, был ему ровесником, хотя выглядел значительно моложе, несмотря на седину, осевшую легким инеем на виски. Седина ему шла, она делала мягче его обветренное лицо, сглаживала суровость. Сеня, или, вернее, полковник Семен Васильевич Ильинков, был другом молодости, вместе с Телеверовым они, слесари с Путиловского, начинали службу в первых отрядах рабочей гвардии, бились с Юденичем, несли охрану в Смольном, давили мятежи белогвардейцев в Питере, стали чекистами, сопровождали поезд, в котором Советское правительство во главе с Лениным переезжало в Москву, потом дрались на фронтах, работали в особых отделах. Ильинков служил в Москве, занимая высокую должность.

— Вижу твою настойчивость, Никола, но верится с трудом. Придется приехать, чтобы лично убедиться.

— Так я тебе о том говорю, Сеня! Жаль, что командировку твою так сразу свернули. Думал, махнем с тобой на рыбалку, проведем денек на природе. И сына с собой прихватим. Вырос же. Меня догоняет ростом. Скоро паспорт получит.

— В следующий раз обязательно порыбачим, Никола, обязательно, — ответил Ильинков, взглянув на часы, добавил: — До отхода моего поезда еще четыре часа. Давай оставим машину и немного прогуляемся пешком, а?

— Может, в театр?

— Настроение у меня не театральное.

Телеверов в ответ кивнул. У него самого кошки скребут на душе. Упустили разведчика, вернее, шпионку, которая, судя по «почерку», работала на немцев. Из Таллинна вчера пришла шифровка: «Вилму взять не удалось». Потом пришло подробное сообщение, из него стало ясно, что молодая, белокурая, очень привлекательная женщина, называющая себя Вилмой, действительно два месяца проживала по указанному адресу в центре города, снимая отдельную комнату, в которой несколько раз встречалась с советским офицером, высоким стройным брюнетом.

Этот «высокий стройный брюнет», старший лейтенант П. Соломакин, был задержан в пригороде Ленинграда на одном аэродроме, когда фотографировал самолеты. На допросах он изворачивался, лгал, отмалчивался, пытался запутать следователя, но под тяжестью неопровержимых улик, добытых при аресте, старший лейтенант вынужден был сознаться.

История его падения весьма простая. Будучи в служебной командировке в Таллинне, он познакомился с красивой эстонкой Вилмой, студенткой университета, допоздна гулял с ней по улицам, ходил в кино, посещал рестораны, ночевал у нее на квартире. Доверялся ей, как близкому человеку, болтал лишнее о службе в зенитном полку, о жизни в дивизионе…

В один из дней Вилма с мягкой улыбкой сообщила старшему лейтенанту: «Милый, мы можем хорошо заработать и роскошно жить. Смотри, все, что ты мне рассказывал, я записала и передала в надежные руки. Вот фотокопия». Соломакин пробежал глазами текст и побледнел. Он отлично понимал: попадет такая фотокопия в руки чекистов — ему несдобровать. Чутьем догадывался, что Вилма не одна, в соседней комнате находятся ее сообщники и следят за ним, за каждым его движением, прислушиваются к каждому слову. А Вилма обнимала его и шептала ласковые слова, что им будут много платить за каждое такое сообщение, они поднакопят денег и уедут за границу. После этих слов она выложила перед растерявшимся старшим лейтенантом пачку денег: «Бери, это все твое!»

Оттолкнув Вилму, Соломакин вскочил, подбежал к окну и услышал за спиной угрозы: «Если ты не согласишься, то сегодня же такую фотокопию перешлют в НКВД… Тебя арестуют и меня…» Он ждал всего — окрика, приказа, выстрела в спину… Ему показалось, что и она случайно запуталась, попала в западню, что сейчас важно выиграть время, потом он раскроет глаза Вилме, она поймет и они совместными усилиями распутают паутину, разоблачат вражескую агентуру. На какое-то время наивный старший лейтенант даже почувствовал себя героем, которому удалось проникнуть в змеиное гнездо. Не задумываясь, он подписал текст обязательства сотрудничать с эстонским Комитетом спасения.

Дальнейшие события развивались по заранее разработанному сценарию: Вилма бешено, как показалось старшему лейтенанту Соломакину, тратила деньги, которые ему приходилось «отрабатывать». Когда же он наконец начал понимать, что зашел слишком далеко, то его любезно предупредили, пригрозив отправить в гости к прабабушке.

Дорожа собственной шкурой, бывший старший лейтенант выполнял задания немецкой разведки, ибо так называемый эстонский Комитет спасения находится под контролем абвера. Теперь он заслуженно понесет суровую кару, а вот Вилма ускользнула…

Телеверов положил руку на плечо шофера.

— Прижмись, Михеич, к тротуару.

Водитель притормозил «эмку» у круглой тумбы. В глаза Ильинкова бросились крупные синие буквы «Бокс». Полковник любил спорт сильных и мужественных. Он пробежал глазами афишу.