Георгий Свиридов - Победа достается нелегко

— Я не мог не поехать, товарищ старший лейтенант.

— Глупости! Одевайся быстрее. Машина ждет. Поужинаешь в Доме офицеров. У меня твои талоны на питание.

Дом офицеров находился рядом, всего в нескольких кварталах, можно было бы и пешком дойти. В зале ресторана играла радиола. Коржавин чувствовал себя смущенно.

— Может, обойдешься двумя плитками шоколада? — предложил Никифоров. — Калорийно и вес не прибавляет. Думаю, после полевых занятий ты пару килограмм- чинов сбросил.

Коржавин понял, куда клонит физрук. Открыто не говорит, но все ясно. Хочет, чтобы выступил в другой весовой категории, напрасно не рисковал, выходя против Мурко.

— Я хочу работать с ним. Только с ним! — Коржавин взял графин, наполнил водой бокал, выпил и снова наполнил. — Вот так! К утру все будет в порядке, товарищ старший лейтенант. Чистый средний.

— Я же о тебе беспокоюсь.

— Не надо обо мне беспокоиться.

— Знаешь, Руслан, один весьма умный человек сказал еще сотню лет тому назад, что мужество не равнозначно состоянию, которое именуют отсутствием страха.

— Вот именно, Лев Петрович. Мужество — это умение смотреть опасности в глаза. Так, кажется, говорил этот умный человек?

— Я хочу, чтобы ты в полную силу работал на окружных соревнованиях. Они не за горами! — Никифоров говорил без обиняков. — А после кулаков Мурко ты будешь иметь бледный вид.

— А я хочу прежде всего поесть. Чтобы не иметь бледного вида. Где талоны?

Они несколько секунд смотрели друг на друга. Упорство Коржавина раздражало Никифорова. «Юнец!» Но он сдержал себя. Достал талоны и положил на стол.

— Здесь на два дня. Сегодняшние на завтра недействительны.

— Мы им сейчас найдем применение. Мне одному не справиться.

— Спасибо. Я уже поужинал. — Никифоров встал. — Спать будешь в гостинице, в пятнадцатом номере. Койка у окна.

— Хорошо, товарищ старший лейтенант.

— Еще. Взвешивание с восьми до десяти утра.

— Ясно, товарищ старший лейтенант.

Коржавин развернул меню, выбрал ужин. Официантка, пожилая полная женщина, уставилась на него строгим взглядом: рядовым солдатам в ресторане быть не положено.

Руслан протянул ей талон:

— Ужин.

Официантка поджала губы. Записала что-то на клочке бумаги:

— Все?

Руслан протянул ей второй талон:

— Вот еще.

— На спортивные талоны спиртное не отпускается.

— Я не прошу спиртного. На этот талон повторите ужин.

— Два ужина. Все?

— Нет, не все. — Коржавин оторвал третий талон. — А на этот принесите шоколад.

«Сытная еда делает человека добрее». После двойной порции жирного гуляша Коржавин по-иному стал воспринимать сказанное физруком полка. «Может быть, не стоило так резко разговаривать с ним. Все ж таки он и по годам старше, и опытнее. Он знает больше и хочет добра. Чего ершиться перед ним?»

В пятнадцатом номере свет был погашен. Спортсмены уже спали. Коржавин нашел свою койку. Постарался раздеться тихо, чтобы никого не разбудить. Но сосед заворочался, приподнял голову. Видно, ему не спится перед состязаниями. Он тихо спросил:

— Ты тоже боксер?

— Вроде бы…

— И в какого дивизиона?..

Коржавин ответил.

— Был у вас, смотрел «акулу», — проворчал сосед. — Выдумали на нашу голову.

Коржавин вступился за честь своих товарищей. Какая бы ни была «акула», ее сконструировали его друзья.

— Слушай ты, салага, «акулу» выдумали для пользы дела. Чтоб ты мог по-настоящему тренироваться. Ясно? Вроде «бой с тенью», если ты боксер.

— Что?! Это я — салага? Да как ты разговариваешь с офицером?!

Коржавин опешил. Разве знал он, что под одеялом лежит офицер?!

— Заткнитесь! — взвизгнул кто-то из дальнего угла. — Не мешайте спать!

Руслан молча лег, укрылся одеялом. «Черт знает что за день выдался! Все время нарываюсь на неприятности.

Перед носом, на спинке кровати, гимнастерка с желтыми погонами, а я даже не взглянул. Так лишь салаги поступают. Ведь в уставе что сказано: сначала осмотрись, оцени обстановку, потом действуй. А я надействовал. На свою голову. Придется извиниться». Руслан вздохнул.

Сосед заворочался. Но только Руслан хотел раскрыть рот, как сосед сказал шепотом:

— Ты, солдат, на меня не серчай. Погорячился я.

— Это я погорячился.

— Нет, ты не виноват. Ты правильно сказал. — И перевел разговор на другое: — В каком весе работаешь?

— В среднем.

— Тяжело тебе будет.

— Ринг покажет.

— Нет, я без дураков. Работать с Мурко — это вроде самоубийства.

— Чего вы все так боитесь его? Он что — чемпион страны? Я что-то не помню такой фамилии среди призеров.

— Конечно нет. В Москве, на большом ринге, с него быстро сбивают спесь.

— Так я тоже из Москвы, — ответил Коржавин, делая акцент на последнем слове.

Сосед умолк. Потом снова заворочался:

— Прости, друг, а как твоя фамилия?

— Коржавин. Рядовой Руслан Коржавин.

— Коржавин? Гм… И твоей фамилии я что-то не помню в числе призеров страны. Ты мастер спорта?

— Нет, перворазрядник.

— А Мурко мастер. Так-то, москвич!

«Конечно, у меня дурной характер, — думал Руслан. — Ну в кого я уродился? Люди говорят мне одно, я делаю другое. Наоборот. Зачем? На этот вопрос и сам не могу ответить. Просто так. Просто потому, что хочется самому видеть жизнь, чувствовать ее, понимать и — принимать решения.

Конечно, можно быть благоразумным. Паинькой в солдатской форме. Согнать пару килограммчиков, выступить в низшей весовой категории, где нет даже настоящего соперника, одни второразрядники, и стать чемпионом, героем дня. Все просто, все законно, все продуманно. Только я не хочу так! Не хо-чу! И точка. И баста. И конец. Хочу по-другому. Хочу не расчета, а борьбы. И я иду навстречу ей. Наперекор всему. Пусть я потерплю поражение, пусть упущу возможность стать чемпионом, но я узнаю радость борьбы, самостоятельно принятых решений, пусть ошибочных и неверных, но моих, мною принятых.

Старший лейтенант обиделся. Считает меня глупым щенком. Возможно, так. Он человек опытный, на спортивной работе, как говорят, собаку съел. Он знает, как иногда делается успех. А я не желаю быть бумажным чемпионом. Не желаю быть лишней строчкой в отчете. Товарищи узнают, что Коржавин схитрил, побоялся боксировать с Мурко и сделал благоразумный ход конем. Победил с помощью весов. Так сказать, попотел, отказался от супа и, пожалте, — очутился в другой весовой категории!

Такой ход конем в военной терминологии называется уклонением от боя, а попросту говоря, имя ему трусость. Самая настоящая. Все боятся Мурко. Последние два года ему присуждают звание чемпиона области без боев, за неимением противников. Так он, рассказывают, получив приз и грамоту, обращается к зрителям: