Георгий Свиридов - Летом сорок первого

По решению Государственного Комитета Обороны всем дивизионам и полкам первым в Советской Армии присваивалось почетное наименование – гвардейских. Им присваивалось это высокое воинское звание авансом, еще до первых залпов, до первого боя. Страна верила в новое оружие и в тех, кому она его доверяла. Потому так тщателен был отбор в каждое подразделение. Только лучшие из лучших удостаивались чести стать бойцами и командирами реактивных минометных батарей, дивизионов, полков.

Борису Степанову повезло. Специальная комиссия из Москвы, отбиравшая бойцов для комплектования личного состава первых батарей, строго обсуждала каждую кандидатуру. Проводились собеседования. Изучались личные дела, проверяли рекомендации райкомов партии и комсомола, учитывались характеристики командования.

Добровольцев, изъявивших желание попасть в личный состав первых батарей, было больше чем достаточно. Все бойцы специального подразделения, отобранные еще в Москве, рано или поздно станут минометчиками, им вручат новое секретное оружие, о котором они уже знали, попадут в действующую армию. Но почему-то многим хотелось быть в числе первых. Это и понятно. Каждый из них давно рвался на фронт, чтобы там, в боевой обстановке, проявить себя.

Кандидаты в боевые расчеты, пройдя первый отбор, расположились в тени трех развесистых старых сосен, которые росли у штаба части. Близилось время ужина. Вечернее солнце, знойное и уставшее за длинный день, зависло над вершинами деревьев и щедро изливало остатки зноя. На плацу маршировали в полном обмундировании два взвода, отрабатывая повороты на ходу. Дальше, на стадионе, обнаженные до пояса бойцы трудились в гимнастическом городке, подтягивались на перекладине, прыгали через «коня», карабкались по скользкому подвесному шесту, отрабатывали упражнения на параллельных брусьях. На полосе препятствий ползали под колючей проволокой и преодолевали барьеры бойцы с полной выкладкой, с деревянными винтовками в руках и в противогазах, отсюда, издали, они казались странными очкастыми существами с трубчатыми хоботами. Борис с сожалением смотрел на своих сослуживцев и искренне сочувствовал им, понимая, как каждому из них приходится сейчас не легко, как убийственно не хватает воздуха для дыхания, как предательски потеют стекла очков противогазов и противный соленый пот стекает по лицу, щиплет глаза, ручьями скользит промеж лопаток по спине...

– Рядовой Томашевский!

Эдик неторопливо встал и, помахав рукой Борису и другим кандидатам, скрылся в дверях штаба. Вскоре он вышел оттуда и, никому ничего не говоря, двинулся в сторону своей казармы. Борис удивленно посмотрел на друга, ничего не понимая. Но сидевший рядом Виталий Гонтарь коротко бросил:

– Промахнулся!

Это означало одно – Томашевского почему-то пока не включили в батарею. Ушел к казарме, тихо ругаясь, и Захаров, а за ним и многие другие. Кандидатов оставалось все меньше и меньше. Подошла очередь сержанта Малыхина. Он тоже вышел из кабинета командира очень скоро, но при этом сиял, как начищенный медный котел:

– Зачислен!

– Наводчиком? – спросил Степанов.

– Бери выше!

– Неужели командиром?

– Именно, рядовой Степанов! – И добавил, самодовольно ухмыляясь: – Попадешь в мой расчет, держись! Шкуру спущу и голым в Африку пущу!

Борис хотел было ему что-то ответить, как дежурный выкрикнул его фамилию:

– Рядовой Степанов!

В кабинете командира за столом, покрытым красным сукном, находились незнакомые ему офицеры. Полковник Егоров сидел рядом с военным, осанистым, усатым, на петлицах которого были не шпалы, а два генеральских ромба. Он что-то тихо спросил полковника, и тот поспешно закивал головой. Борис краем уха уловил слова «чемпион», «кандидат в сборную», понял, что разговор шел о нем, и, сам не зная почему, засмущался. Члены комиссии смотрели на него доброжелательно и как бы подбадривая, мол, не тушуйся.

– Профессия? – спросил Бориса генерал, словно не мог об этом узнать из анкеты, которая лежала перед ним.

– Техник по электрооборудованию, – четко ответил Степанов.

– В каждый расчет желательно по такому специалисту, – сказал генерал полковнику и другим членам комиссии, словно забыв о том, что перед ним стоит боец.

– Поздравляю, рядовой Степанов, вы зачислены в расчет второго орудия первой минометной батареи, – сказал полковник, объявляя окончательное решение комиссии.

Борис от радости оторопел. Он хотел было уже выкрикнуть «спасибо, товарищ полковник», да вдруг удержался, вспомнив о том, как подобает отвечать в такой обстановке. Набрав в грудь побольше воздуха, произнес:

– Служу Советскому Союзу! – И тут же добавил от себя: – Спасибо за доверие!

Вышел он из штаба, не чувствуя под ногами земли, сияющий еще больше, чем сержант. Мир вокруг казался Борису прекрасным и радужным.

Малыхин, дурачась, подал команду:

– Встать! Смирно! Равнение на счастливчика!

– Отставить! – небрежно махнул рукой Степанов, подражая командиру части.

– Какая машина? – спросил Кирасов.

– Второе орудие, – ответил Борис. – Счастливая для меня двойка!

– Это еще поглядим, какая она для тебя будет счастливой, – отозвался Малыхин, принимая начальственный вид. – В батарее нет орудий, а есть боевые машины, товарищ рядовой Степанов! Да будет вам известно, что командиром второй машины назначен я, то есть стоящий сейчас перед вами сержант Малыхин!

– Вот и хорошо, чем привыкать к какому-то неизвестному сержанту, лучше быть под началом своего, – сказал Шаронов, выходя из дверей штаба вслед за Степановым. – Разрешите представиться, подносчик снарядов второй боевой машины рядовой Шаронов!

Счастливчиков, утвержденных комиссией, было ровно пятнадцать человек, одним словом, полный личный состав трех расчетов, или одной батареи, командиром которой, как вскоре узнали, назначен лейтенант Потанин.

В тот же вечер, после ужина, собрав свои вещи, все бойцы, отобранные и утвержденные комиссией, собрались у штаба. Около каждого командира боевой установки группировался его расчет. Возле сержанта Малыхина стояли Степанов, Гонтарь, Шаронов, Даниленко и Юрусов. Эдик Томашевский, а вместе с ним и другие бойцы, пришли проводить своих друзей.

Подкатил грузовик, кузов которого крыт брезентом.

– Боря, возьми на память, – Томашевский протянул свой перочинный ножик со многими лезвиями и крохотными ножницами. – Завидую тебе!

– Спасибо, – Борис спрятал в карман брюк ножичек и вынул бензиновую зажигалку. – Тебе от меня! И не тужи шибко, скоро и вас разошлют по батареям.

– Когда это будет?

– Если не в конце месяца, так в следующем, – ответил за Степанова лейтенант Потанин, подошедший к отъезжающим. – В этом можете быть уверены. Все зависит не от нашего бати, и даже не от комиссии, а от военной промышленности, от заводов, в цехах которых куют эти самые боевые машины. А они, заводы, уже переведены на военный режим.