Худайберды Диванкулиев - Возвращение к Серви

- Корабль все быстрей увозит нас от родины, — мрачно сказал Исмал.

Тирс искоса глянул на Шутру, стоявшего невдалеке, понизил тон:

- Корабль можно захватить.

— У нас нет оружия и мы прикованы цепью. У Сингха двадцать матросов. Как захватишь?

Тирс задумался, потом ответил:

— Цепь я могу порвать руками... Но ты прав. Будем ждать знака духов.

...«Магулим» плыл по тихому морю. Справа тянулся песчаный берег, сверкающий в лучах солнца. На выцветшем небе ни облачка. И вдруг появилось большое желтое облако на окаёме. Оно быстро приближалось к судну.

— Песчаная буря идет! Пусть все накроют головы, — крикнул Сингх.

Горячая струя воздуха с каплями морской воды и песчинками резко ударила в борт, взметнулась на палубу. Желтые потеки покрыли шатер, согбенные спины гребцов, парус. Матросы, отплевываясь от мокрого песка, с трудом удерживали оранжевый квадрат. Двое поспешно накрывали люк трюма, где хранились вода и пища. Но буран утих так же скоро, как и возник.

Изнемогая от жары, гребцы хватали ртом тряпку, смоченную в пресной воде с уксусом, жадно сосали ее, чтобы умерить нестерпимую жажду. Нелегко пришлось и рулевым, они не выдержали направления, и Шутра огрел Тирса палкой. Тот с такой яростью рванулся к нему, что порвал цепь! Шутра в страхе попятился, но тут из шатра выглянул Сингх и приказал не трогать впредь рулевых. Исмал не осуждал Шутра: «Таков мир, куда мы попали. Либо ты раб, либо Шутра с палкой. Чем жить рабом — лучше не жить».

Через три восхода показался остров финиковых пальм, песчаных холмов и коралловых отмелей. Но были тут и хорошая бухта, вокруг нее поселение с храмом в центре. Все радовались близкому отдыху. Конечно, ни Тирс, ни Исмал не знали, что достигли Бахрейна, где была колония дилмунских купцов.

Пополнив запасы воды и фиников, «Магулим» поплыл прямо на восток, к Мохенджо-Даро. Плавание оказалось долгим, изнурительным, ветер переменчив, как хамелеон, гребцы работали больше, чем парус. Сингх лично вел корабль вдоль Берега бедужей (Пакистан—АВТ.), ориентируясь по звездам и голубой карте на пергаменте. Уныло позванивал диск, и гребцы отвечали ему надсадным выдохом. Скрипели уключины, ровно журчала вода, заунывно пели матросы. И так день за днем. Лишь изредка причаливали в безлюдном месте к берегу, чтобы набрать в бурдюки пресной воды. Где? Это мог знать лишь опытный кормчий.

Вскоре от истощения умерло семь гребцов: взятых припасов не хватало, и гребцу выдавали на сутки полкуска ячменной лепешки и пару фиников. Чуть лучше питались Исмал и Тирс, кормчий давал им даже вяленой рыбы. И все-таки Исмал ослабел. Только касп был по-прежнему крепок, на него, казалось, ничто не действует. «Что вы молчите, о духи степей! — взмолился Исмал, глядя на Полярную звезду у горизонта. — Дайте нам знак. Укажите дорогу к свободе...» Добрые духи безмолвствовали. Лишь отвечали ему гулкий прибой да шум волн Уадж-Ура (Индийского океана—АВТ.).

...Пришел день, когда окончилось это страшное плавание. Начались устья Инда и прибрежные мелководья — широкие, как и сама дельта. Чем ближе подходили к Великому городу дилмунцев, тем красочнее открывалась Исмалу древняя Индия. На рыжих от зноя каменистых холмах стояли великолепные храмы с фигурами неведомых богов. Вдоль могучего Инда высились дворцы и общественные здания. Они соперничали красками с небом, морем, тропической растительностью. Улицы и проспекты, делившие город на симметричные зоны, были тщательно подметены. Раскрыв рот, забыв о ноющих мускулах, степной художник любовался этой сказкой. В порту кипела жизнь: рабы и матросы грузили суда; горланили продавцы, чьи лавки теснились в тупиках и переулках вокруг громадного крытого рынка на площади. Непрерывно проходили караваны ослов, верблюдов, зебу, отдельно шагали важные слоны; вопили разносчики, продавцы овощей и фруктов. Тут были люди само го разного облика — из неведомых городов и царств на Ганге... Особняком под навесами стояли дилмунские, шумерские, аравийские купцы, обсуждая цены на товары. Торговались на невероятной смеси всех языков Дилмуна, Аравии, Двуречья — впрочем, они были близкого корня. Затем писали на табличках контакты и скрепляли их личными печатями. У купцов Дилмуна были печати-амулеты: рогатый человек на бычьих ногах и с хвостом борется с рогатым тигром...

Сингх должен был оформить в торговой колонии лотхальцев, откуда был родом, сделки на товары, привезенные из Шумера, и взял с собой Исмала, уступая его мольбе: «О господин, помогите мне узнать о судьбе Дравида! Помнишь, я говорил о нем? Он жил в этом городе. Может, не погиб в Катсаге, уцелел и вернулся?..».

Купцов и мореходов в Мохенджо-Даро, всяких людей — как песчинок на отмелях. Время стирает память о царях, не то что о простых смертных: ничего не узнал Исмал. Начальник порта и то не мог вспомнить Дравида: «К сожалению, мы недавно пережили беду: бог Энки в гневе тряхнул нашу землю, Синд-река потекла вспять. На город выплеснулись холмы грязи. Погибло много людей. Если твой друг и вернулся к нам, он мог погибнуть в том бедствии. Все в руках богов!..». Сингх завершил сделки, и «Магулим» покинул оживленную гавань. Теперь он поплыл на полдень к другому порту Дилмуна — Лотхалу (Лотхал — древний порт в районе современного Бомбея). Он не менее древний чем Мохенджо-Даро. Снова за бортом плескались волны. Шутра размеренно бил в диск. Гребцы и матросы повеселели: не было прежней духоты, дилмунский берег радовал живописными холмами, рощами кокосов и тамариндов. Но вода была очень соленой, и от брызг волн тело щипало и горело. Сингх часто зшал Исмала к себе в шатер, давал ему пищу и сок ореха. Потом извлекал из ларца изображение Тростинки и, глядя на ее одухотворенный профиль, восхищенно качал головой:

— Да, велик твой талант! У меня есть дочь, Деви. Чем-то она похожа на твою дикарку... Сможешь высечь мою Деви на слоновой кости?

— Да, господин. Но сначала дайте пластины. — Исмал кивнул на плитки белого известняка в углу. — Я нарисую на них все, что вижу. Чтобы не отвыкли глаза и рука.

Много раз взошло и опустилось за холмы солнце, а Лотхал все не показывался. Монотонно пели гребцы, Шутра бил в диск, а Исмал работал в шатре. Сингх следил, как на плитках возникают деревья, холмы, обитатели океана. Вот желтобрюхая водяная змея, от укуса которой человек становится багрово-серым и умирает; медуза со стрекалами, ее ожог вызывает смерть. Особенно выразительны барракуды и акулы.

— Ужасны глубины нашего океана, — говорил тихо Сингх. — В своих плаваньях я видел таких тварей, что не могу даже описать их. Они внезапно выныривают из пучин, исчезают без следа.

Исмал бросал резец, долго созерцал Великую Зелень океана. И в его душе все ярче разгорался огонь странствий. Грозовая даль Уаджа-Ура притягивала, манила чудесами. Она открылась перед ним, как молодой весенний лес, на листве его нет и пылинки старой мудрости. «Чужой мир непонятен, он прекрасен»! — думал Исмал. «А Великая степь разве хуже?! — прозвучал в его памяти голос Тростинки. Ты забыл синее небо, ветер в степи и людей Окс-моря? Так беги из чужого края». Исмал не знал, что ответить Тростинке.