Шарль Монселе - Женщины-масонки

Это были те маленькие суденышки, которые на местном наречии называются «лодчонками» и в которых могут разместиться только шесть человек.

Амелия, внимание которой привлекло к себе это зрелище, посмотрела на маркизу де Пресиньи с улыбкой, которая, несомненно, заменяла собой какую-то просьбу, ибо маркиза немедленно обратилась к графине.

– Кстати, дорогая сестра,– заговорила она,– не хотите ли заказать лодку на три часа?

– Я приказала позаботиться об этом Терезе,– отвечала г-жа д'Энгранд.

– Вы хотите совершить сегодня морскую прогулку? – спросил Иреней.

– Да, мы хотим добраться до мыса Ферре; вы же знаете, что Амелия с ума сходит по морским прогулкам. Я не браню ее за это: вкус к этим прогулкам развила у нее я.

– Ей не хватало только этого, чтобы окончательно превратиться в маленькую сирену,– заметила маркиза, сохранившая дух своего времени.

Когда все темы были исчерпаны, Иреней встал, намереваясь откланяться.

– Не забудьте,– сказала графиня,– что вы взялись образумить господина Бланшара.

– Во всяком случае, попытаюсь это сделать.

Он поклонился. Маркиза де Пресиньи присовокупила некий постскриптум:

– Кстати, вы знаете, что завтра в мэрии Тета состоится благотворительный концерт? Раз двадцать нам докучали просьбами явиться туда, и наконец мы вынуждены были сдаться. Мы, конечно, там встретимся с вами… ведь вы так любите музыку!

Иреней, слегка покраснев, удалился.

Минут через пять графиня д'Энгранд обратилась к дочери:

– Амелия, дитя мое, иди одеваться.

Девушка подставила лоб для поцелуя матери и тетке и вышла из комнаты.

Когда дверь гостиной закрылась за ней, графиня д'Энгранд отложила вышиванье и обратилась к маркизе де Пресиньи:

– Объясните мне, сударыня, почему вы упорно ведете с господином де Тремеле эту войну колкостей? Должно быть, ваш характер внезапно изменился: ведь, как мне известно, вы всегда были снисходительны к молодым людям. И каким образом Иреней, к которому я питаю особое уважение, мог лишиться вашего расположения?

– Именно потому, что вы питаете к нему особое уважение, я его и остерегаюсь.

– Это не причина и не ответ. Разве господин де Тремеле не превосходный дворянин образцового воспитания и образа мыслей?

– Справедливости ради не стану этого отрицать,– отвечала маркиза.

– Быть может, у вас есть какие-то неблагоприятные сведения о его поведении?… Но ведь вы сами, сестра, тысячу раз пытались внушить мне, что к иным безумствам, которые часто совершают молодые люди, и к их общественному положению нужно быть снисходительным! Уж не сделались ли вы строже меня в этом отношении?

– Дело не в этом; я так же, как и вы, считаю Иренея порядочным и прелестным мальчиком.

– Может быть, он промотал свое состояние? – продолжала графиня.

– У меня нет никаких оснований это предположить.

– Но в таком случае…

– Но в таком случае я объясню вам, в чем дело,– сказала маркиза.– Вы прекрасно понимаете, что мне не составило труда понять ваши планы, связанные с господином де Тремеле. Через два года Амелия станет взрослой девушкой, и, поскольку сердце ее еще не заговорило, вы лелеете мечту о браке, который был бы хорош во всех отношениях.

– Ах, значит, вы сами с этим согласны! – сказала графиня д'Энгранд.

– От всего сердца, и я сама была бы рада не меньше вашего, если бы Иреней стал супругом Амелии; но боюсь, что этот брак невозможен.

– Невозможен? Но почему же?

– Потому что Иреней не любит Амелию.

– Откуда вы знаете?

– Я заметила тысячу мелочей, тысячу оттенков, и благодаря этому мне было бы трудно ошибиться.

– Подумайте о том, сколько лет моей дочери,– возразила графиня,– и вы не удивитесь, что Иреней относится к ней равнодушно. Ведь она так молода!

– Пусть так,– отвечала маркиза.– Ну, а если сердце господина де Тремеле занято?

– Занято…

– Или, вернее сказать, всецело покорено. Что вы на это скажете?

– Я хочу выдать дочь замуж через два года. У Иренея будет время вернуться на путь истинный. Двух лет вполне достаточно, чтобы покончить с какой-то интрижкой.

– С интрижкой – да. Но с любовью, со страстью…

– Как?!

– Знаете ли вы,– продолжала маркиза де Пресиньи с удивившей сестру горячностью,– знаете ли вы, почему господин де Тремеле приехал в Тет после того, как месяц назад он извинился, что не может сопровождать нас сюда?

– Полагаю, он хотел убедить нас, что его извинения чистосердечны и что у него были серьезные причины. Разве не так?

– Нет, не так. Как раз наоборот: ничто не могло бы быть для него более неприятным, чем наше появление в Тете.

– Но почему же?

– Потому, что он приехал сюда, чтобы встретиться с женщиной, которую он поджидает здесь уже целую неделю.

– С женщиной! – повторила графиня д'Энгранд, изумление которой возрастало с каждым словом маркизы.

– Да, с женщиной – с той самой, за которой он следовал и в Лондон, и в Брюссель.

– Как?! За этой певицей? За этой Мари или Марианной?

– А вы и не догадывались?

Графиня д'Энгранд промолчала.

Она посмотрела прямо в глаза маркизе.

– Но откуда же вам так хорошо известны поступки господина де Тремеле?– спросила она.

По губам маркизы де Пресиньи скользнула легкая улыбка, присущая ей одной.

– Какая вам разница? – сказала она.– Главное то, что мои сведения абсолютно верны.

– Это тайна?

– Быть может; но нимало не упрекайте меня за это, ибо речь идет о счастье вашей дочери.

– У вас все не как у людей, сестра; и благодаря вашей мании скрывать малейшие ваши поступки, люди могли бы поверить тому, что сейчас говорил господин де Тремеле.

– И что же он сейчас говорил?

– Неужели вы не помните?

– Господи! Конечно, не помню,– отвечала маркиза.

– Он говорил о некоей тайной власти, о женской полиции, организованной так же, как и полиция мужская.

– Что ж, не так уж плохо придумано!

– Во всяком случае, я признательна вам за предупреждение,– продолжала графиня д'Энгранд,– но позвольте мне не разделять ваших опасений, которые я нахожу преждевременными, до тех пор, пока я не получу новых сведений.

– Пусть так, сестра; подождите их.

Послышались легкие шаги Амелии.

Она появилась в гостиной, одетая для морской прогулки, другими словами, в голубом пеньюаре, под которым угадывался узкий темный костюм, изобретенный для плавания. Нужно было быть такой хорошенькой, как Амелия, чтобы и остаться таковой в этом нелепом одеянии. Кроме этого, лицо ее почти совершенно скрывалось в тени огромной соломенной шляпы – такие шляпы изготовляют на фабриках в Панаме; из-за этого великолепного изделия ценой в две тысячи франков лишился зрения рабочий, который ее сплетал.

– Лодка ждет нас, матушка,– сказала Амелия.