Энтони Хоуп - Царственный пленник

– Мы уничтожили изменников и прочно посадили короля на престол! – отвечал Зант.

Внезапно Фриц фон Таленгейм ранее, чем я мог отгадать его намерение или остановить его, обнажил голову и поцеловал мне руку; когда же я отнял ее, он сказал, притворно смеясь:

– Королями не всегда бывают те, которые того достойны! Старик Зант скривил губы и пожал мне руку.

– Потому что черт мешается и в это дело! – заметил он.

На станции люди с любопытством смотрели на высокого человека, старательно закрывавшего свое лицо, но мы не обращали внимания на их взгляды. Я стоял в ожидании поезда между своими друзьями. Потом мы молча пожали друг другу руки; оба – со стороны Занта меня это поразило – они обнажили головы и стояли таким образом, пока поезд не унес меня из их глаз. Окружающие нас думали, что какое-то знатное лицо путешествует инкогнито; в действительности то был только я, англичанин, Рудольф Рассендиль, младший сын благородной семьи, но человек без состояния и положения. Если бы стало известно все случившееся, на меня смотрели бы еще с большим интересом. Кем бы я ни был теперь, в течение трех месяцев я был королем; если гордиться этим не стоит, то, во всяком случае, впечатления были интересны. Вероятно, я бы долее задумался над этим вопросом, если бы не доносился ко мне сквозь пространство из Зендовских башен, от которых мы быстро удалялись, и не откликался в моих ушах и сердце, скорбный женский крик: – Рудольф! Рудольф! Рудольф!

Мне кажется, что я слышу его и теперь!!!

Подробности моего возвращения на родину не интересны. Я поехал сперва в Тироль, где провел две недели, – все время в постели, так как простудился и заболел; кроме того, наступившая реакция сделала меня слабее ребенка.

Приехав в Тироль, я написал два слова брату, в самом беспечном тоне извещая его о своем здоровье и скором возвращении. Это письмо должно было служить ответом на всевозможные запросы о моей особе, которые, вероятно, все еще продолжали беспокоить Стрельзауского префекта. Я дал отрасти усам и бороде, но они далеко еще не были роскошны, когда я приехал в Париж и отправился к Джорджу Феворлэ. Мое свидание с ним ознаменовалось главным образом множеством необходимого, хотя и неприятного вранья, которое я сообщил ему; я безжалостно трунил над ним, когда он рассказал, что был убежден, что я поехал в Стрельзау вслед за Антуанетой де-Мобан. Эта дама вернулась уже в Париж, но вела жизнь очень уединенную, что объяснялось изменой и смертью герцога Михаила, о которой весь свет уже знал. Поэтому Джордж советовал Бертраму не терять надежды, так как, заметил он небрежно, – живой поэт лучше мертвого герцога.

Потом он повернулся ко мне и спросил:

– Что вы сделали со своими усами?

– Сказать вам правду, – отвечал я, принимая лукавое выражение, – бывают случаи в жизни человека, когда ему хочется изменить свою наружность. Но усы мои уже отрастают.

– Что я говорил! Если не прекрасная Антуанета, то в этом все же участвовала какая-нибудь чародейка.

– Встретить чародейку очень легко! – отвечал я наставительно.

Но Джордж не успокоился, пока не выпытал у меня (и как он гордился своей ловкостью!) целую повесть о вымышленной любви, которая удерживала меня так долго в мирном Тироле. В ответ на мою откровенность Джордж посвятил меня в то, что он называл – тайные сообщения (известные только дипломатам) о последних событиях в Руритании. По его мнению, о Черном Майкле можно было бы многое рассказать, чего не знает публика; таинственный Зендовский пленник, о котором столько писали, был вовсе не мужчина, а переодетая женщина (я с трудом удержал улыбку); ссора между королем и его братом возникла из-за соперничества по отношению к этой даме.

– Может быть, то была госпожа де-Мобан? – спросил я.

– Нет! – отвечал Джордж решительно. – Антуанета ревновала герцога к ней и потому выдала его королю. А в доказательство этого, всем известно, что принцесса Флавия стала очень холодна к королю, после того, как была очень нежна.

Здесь я переменил разговор и вскоре предоставил Джорджа его дипломатическим соображениям. Но если дипломаты всегда так хорошо осведомлены о событиях – мне кажется, что они представляют совершенно излишнюю роскошь.

Во время своего пребывания в Париже, я написал Антуане-те, хотя не решился навестить ее, и в ответ получил очень трогательное письмо, в котором она писала, что доброта и великодушие короля, равно как и ее уважение ко мне, обязывают ее вечно хранить нашу тайну. Она выражала желание поселиться в деревне и совершенно удалиться от общества. Не знаю, исполнила ли она свое намерение; но так как я более никогда не встречал ее и ничего о ней не слыхал, вероятно, она его исполнила. Нет сомнения, что она была искренно привязана к герцогу Стрельзаускому; ее поведение в минуту его смерти доказало, что даже полное знание его низкой натуры не искоренило любви к нему из ее сердца.

Мне предстояло еще выдержать борьбу, которая должна была окончиться полным моим поражением. Я возвращался из Тироля, не изучив подробно ни его жителей, ни учреждений, ни фауны, флоры и тому подобного. Я провел время, по обыкновению, ничего не делая. Вот что мне придется выслушать от моей невестки, а против таких обвинений мне нечего сказать в свое оправдание. Поэтому я появился в Парк-Лэйне со смущенным лицом. Но прием мне был оказан не такой страшный, как я ожидал. Оказалось, что я поступил не так, как Роза желала, но так, как она предсказывала. Она заранее объявила, что я не соберу материалов и не запишу своих наблюдений. Мой же брат, по слабости характера, утверждал, что наконец мною овладело серьезное намерение работать.

Когда я вернулся с пустыми руками, Роза так занялась своим торжеством над Берлесдоном, что со мной обошлась весьма милостиво, большую часть своих упреков обратив на то, что я ленился писать своим друзьям.

– Мы потеряли много времени в поисках вас, – сказала она.

– Знаю! – отвечал я. – Многие из ваших посланников пережили тяжелое время из-за меня. Мне рассказал об этом Джордж Феверлэ. Не понимаю, почему вы так беспокоились? Я умею сам уберечь себя.

– Совсем не потому, – вскричала она презрительно; – я хотела сообщить вам о сэре Иакове Барродэле. Он наконец получил назначение на место посланника и приглашал вас ехать с ним.

– Куда же он едет?

– Он заменит лорда Тонгала в Стрельзау! – сказала она. – Только место в Париже могло бы быть приятнее.

– Стрельзау! – сказал я, взглянув на брата.

– Это не имеет значения! – вскричала Роза нетерпеливо. – Вы поедете, не правда ли?

– Мне не особенно хочется.

– Какой вы невыносимый!

– Кроме того, я думаю, мне нельзя ехать в Стрельзау. Милая Роза, это было бы неприлично!