Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 1

— Черт возьми, какая женщина!

— Римлянка!

— Эллинка!

— Кто бы она ни была, римлянка или эллинка, будьте готовы в три часа встретить ее и доставить ко мне в Люсьенну. Я не успокоюсь, пока она не будет сидеть у меня взаперти.

— Я не тронусь отсюда, — заверил г-жу Дюбарри Жан.

— А я лечу все приготовить, — сказала она и, усевшись в карету, крикнула кучеру: — в Люсьенну! А завтра я прикажу: в Марли.

— Однако, — промолвил Жан, провожая взглядом карету, — мы чертовски дорого обходимся Франции… Впрочем, это лестно для семейства Дюбарри.

Король, как обычно, вернулся в Марли.

Не будучи таким рабом этикета, как Людовик XIV, который в любом придворном собрании стремился усмотреть повод проявить свою власть, Людовик XV во всяком обществе искал новизны, в стремлении к каковой был ненасытен, а главное, разнообразия лиц и развлечений, что ценил более всего, особенно если на лицах были улыбки.

Вечером того дня, когда произошла описанная в предыдущей главе встреча, а именно спустя два часа после того, как графиня Беарнская, на сей раз в точности сдержавшая обещание, была водворена в кабинет г-жи Дюбарри, король играл в карты в голубом салоне.

По левую руку от него сидела герцогиня д'Айен, по правую — принцесса де Гемене.

Его величество выглядел весьма озабоченным и по причине озабоченности проиграл восемьсот луидоров; получив вследствие проигрыша расположение к серьезным делам (Людовик XV, достойный потомок Генриха IV, чрезвычайно любил выигрывать), он в девять часов поднялся, дабы побеседовать в нише окна с г-ном де Мальзербом [111] Мальзерб Кретьен Гийом Ламуаньон де (1721–1794) — парламентский советник, президент податного суда, в 1770 и 1771 гг. направлял Людовику XV протесты против введения новых налогов, боролся за свободу печати, за что был отправлен в ссылку. При Людовике XVI стал министром внутренних дел, способствовал созыву Генеральных штатов. В 1794 г. был гильотинирован. , сыном экс-канцлера, в то время как г-н де Мопу, разговаривающий в нише окна напротив с г-ном де Шуазелем, с беспокойством наблюдал за их беседой.

После того как король кончил игру, образовался кружок у камина. Принцессы Аделаида, София и Виктория, вернувшись после прогулки по садам, обосновались здесь вместе со своими придворными дамами и кавалерами.

И если вокруг короля, вне всяких сомнений занятого делами, поскольку всем была известна строгость нравов г-на де Мальзерба, так вот, если вокруг короля образовался круг армейских и флотских офицеров, высокопоставленных сановников, знатных особ и председателей различных советов, пребывавших в почтительном ожидании, то малый двор, собравшийся около камина, довольствовался самим собой и готовился к весьма оживленному разговору, перебрасываясь пока первыми репликами, подобными выстрелам, которые невозможно расценивать иначе, как легкую перестрелку, предшествующую баталии.

Главными в этом кружке, если не считать трех королевских дочерей, были дамы — г-жа де Граммон, г-жа де Гемене, г-жа де Шуазель, г-жа де Мирпуа и г-жа де Поластрон.

В тот момент, когда мы присоединяемся к этой группе, принцесса Аделаида рассказывала историю епископа, смещенного и содержавшегося под надзором. История, пересказывать которую мы воздержимся, была достаточно скандальная, тем паче для обсуждения принцессой крови, но в ту эпоху, что мы пытаемся описывать, богиня Веста [112] Древнегреческая богиня домашнего очага, ее жрицы, весталки, обязаны были хранить целомудрие. была отнюдь не самым почитаемым божеством.

— Ну и что? — заметила принцесса Виктория. — Этот епископ уже почти месяц как получил здесь кафедру.

— Надо приготовиться к встречам еще худшего свойства, которые ждут нас у его величества, — заявила г-жа де Граммон, — если те, кто никогда не мог, но желает к нам прорваться, все-таки получат сюда доступ.

Уже по первым словам герцогини, а еще более по тону, каким эти слова были произнесены, все поняли, что она имеет в виду и на какую стезю хочет повернуть разговор.

— К счастью, хотеть и мочь — разные вещи. Не правда ли, герцогиня? — вступил в беседу мужчина семидесяти четырех лет, но выглядевший едва на пятьдесят, настолько изящна была у него осанка, такой звонкий был голос, живой взгляд, белая кожа, красивые руки.

— А вот и господин де Ришелье, и он сразу же хватается за лестницы, как под Маоном, чтобы превратить нашу унылую беседу в штурм крепости. Признайтесь, дорогой герцог, в вас до сих пор сохранилось нечто от гренадера.

— Нечто? Герцогиня, вы меня обижаете. Скажите: многое.

— Но ответьте, герцог, разве я была не права?

— Когда?

— Сейчас.

— А что вы говорили?

— Что двери короля не открываются…

— Так же легко, как занавеси алькова. Совершенно согласен с вами, герцогиня, как всегда, совершенно согласен.

После этой остроты некоторые дамы закрылись веером, но она имела успех, хотя хулители из приверженцев старого времени утверждали, будто остроумие герцога уже не то.

Герцогиня де Граммон покраснела под слоем румян: ведь стрела эта была пущена в нее.

— Сударыни, — сказала она, — раз уж герцог говорит нам подобные вещи, я не стану продолжать свой рассказ, но уверяю вас, вы много потеряете, если только не упросите маршала рассказать взамен другой.

— Боже меня храни, — воскликнул герцог, — прерывать вас, когда вы собираетесь, быть может, сообщить о беде, приключившейся с кем-нибудь из моих друзей! Нет, нет, я внимательно вас слушаю.

Кружок вокруг герцогини стеснился.

Г-жа де Граммон бросила взгляд в сторону окна, дабы увериться, там ли еще король. Король все еще был там, но, продолжая беседовать с г-ном де Мальзербом, не терял из виду группу возле камина, и взгляд его встретился с взглядом г-жи де Граммон.

Герцогиня поежилась в душе, увидев, каково было выражение глаз короля, но она уже бросилась в атаку и не желала отступать.

— Вы прекрасно знаете, — продолжала она, обращаясь главным образом к принцессам, — что некая дама — имя ее не имеет значения, не правда ли? — с недавних пор жаждет встречаться с нами, избранными Богом, вознесенными во славе, от сияния которой она буквально умирает от зависти.

— Встречаться с нами — это где? — осведомился герцог.

— Конечно же в Версале, в Марли, в Фонтенбло.

— А, понятно, понятно.

— Бедняжка имела возможность видеть наше великолепное общество только во время парадных королевских обедов, когда любопытствующим бывает дозволено поглазеть, как пирует король вместе со своими сотрапезниками, но глазеть, разумеется, прогуливаясь за флажками и под надзором дворцового пристава.

Г-н де Ришелье с шумом заправил себе в нос понюшку табака, взяв его из севрской фарфоровой табакерки.