Пип Воэн-Хьюз - Реликвии тамплиеров

Нам следовало найти какое-нибудь укромное местечко, чтобы Анна могла переодеться в женские шмотки. Теперь, когда мы остались одни в холодной ночи, мне хотелось поскорее с этим покончить. Нужно было возвращаться на корабль, где нас ожидал скандал с Илией и Павлосом, если, конечно, они уже проснулись. Я пожалел, что Анна решила не переодеваться в борделе. Гнусный старый урод-привратник все равно не обратил бы на это особого внимания. А теперь куда нам идти?

— Может, тебе просто натянуть что-то женское прямо поверх котты? — предложил я. — Кто заметит?

— Да я не против, — сказала она. — С Микалом покончено. Не желаю больше даже слышать о нем. Мое женское начало прямо-таки одолевает меня, и это по твоей вине, между прочим.

— Ну хорошо, а что дальше?

— Давай найдем какую-нибудь церковь, — предложила Анна.

Неплохая мысль. В маленькой церкви в такой час точно не будет ни души, а двери открыты. Церковь Сен-Пьер располагалась невдалеке от Больших ворот города, но была слишком крупной — там, вполне вероятно, до сих пор еще болтается кто-то из причта, какой-нибудь служка. Но я вспомнил церковь поменьше, что стояла на площади ближе к центру города. Эта вполне подойдет.

Мне казалось, найду дорогу назад к кафедральному собору, который, как я считал, находился в противоположном конце города, если идти от реки. А встав спиной к западной двери собора и потом двинувшись вдоль внутренней городской стены, можно выбраться на набережную. Однако следовало поспешить и вообще соблюдать осторожность, потому что мы вышли на улицу после вечернего отбоя и нам грозила встреча с ночной стражей. Я сказал об этом Анне, и она криво улыбнулась, погремев своим мечом. Я не счел это достаточно убедительным аргументом, но решил держать свои мысли при себе.

Мы легко обнаружили улицу с харчевнями по хлебным объедкам, обглоданным костям и лужам блевотины, которые вели к ней со всех румбов компаса, и пробрались мимо закрытых ставнями окон этих тошниловок, еще совсем недавно кипевших жизнью и весельем. Я пытался припомнить те повороты и переулки, что мы миновали, когда шли сюда. Пару раз ткнувшись в неизвестные тупики, мы выбрались на площадь, с которой был виден шпиль собора, вздымающийся справа от нас. И вскоре вновь оказались под строительными лесами, установленными вокруг его двери.

— А почему бы не зайти сюда? — прошептала Анна. Я припомнил, когда в последний раз был в таком же огромном соборе. Нет, ничто и никто, даже самые отвратительные демоны, угрожающе щелкающие раскаленными докрасна щипцами, не в силах заставить меня снова зайти в такой собор. Я замотал головой и направился к западной двери. И точно, впереди показалась старая городская стена, уходящая вдаль. Мы снова пустились в путь, стараясь держаться в густой тени и ступать как можно тише.

Церковь Сен-Проже была меньше, чем Сен-Пьер, как и площадь, над которой она возвышалась. Мы тихо крались в темноте, обходя ее, пока не достигли двери. Я попробовал ручку — не заперто. Мы ступили под своды, в полумрак едва освещенного свечами нефа. Пахло здесь, как в любой церкви: древним камнем, полированным деревом и ладаном. Мы прислушались, навострив уши, будто гончие, но внутри никого не было. Я заметил, что многие свечи перед алтарями давно выгорели. Церковный служка зажег бы новые. Значит, мы будем здесь одни еще час, даже больше.

Это была замечательная церковь, в своем роде, конечно. Видно, много богатых семейств жертвовали свои денежки на украшение алтарей, гробниц и витражей, заполнив невеликое пространство резным деревом и камнем, полированной бронзой, серебром и позолотой. Тем не менее я ощущал такую же пустоту в душе, какую впервые почувствовал в Гардаре, и даже чуть не развернулся, чтобы выйти вон. Но вместо этого шепнул Анне, что следует поторопиться.

Дверь, ведущая на колокольню, была не заперта. Мы протиснулись в нее и затворили за собой, оставив узкую щель, сквозь которую виднелся главный вход. Позади меня Анна расстегнула свой пояс с мечом и присела на ступеньку лестницы, винтом уходившую вверх, в оберегаемую пауками темноту. Я слышал шелест и шорох снимаемой одежды и тихое проклятие по-гречески по адресу слишком сильно затянутого узла. Потом два раза звякнуло — это на пол упали ее подвязки.

Она стояла на разбросанных по ступенькам шелках, и ее тело поблескивало как жемчуг в слабом свете свечей, проникавшем сюда из-за двери. Я перевел взгляд с ее лица на темный треугольник внизу живота, между раздвинутыми самым развратным образом ногами. В холодном воздухе разливался аромат левкоев. И в это мгновение я оказался снова в Бейлстере, в церкви Святого Сергия. И намалеванный на ее стене ад расцвел всеми красками. Розовые голые женщины, бегущие и подгоняемые вилами чертей… Но я видел, что острия этих вил не острые, а мягкие, они не причиняют боли, а дарят удовольствие. И вся эта веселая толпа, и женщины, и черти возились и смеялись, а потом слились в единый хохочущий и вздымающийся клубок и тут же растворились в воздухе.

Анна копалась в своей сумке, доставая разные предметы женского туалета и раскладывая их на ступеньках. Я собрал в охапку ее мужские дворянские одежки и начал их сворачивать, пропуская между пальцами блестящий шелк. Какое счастье ощущать это в руках, какое удовольствие! Церковь — я только сейчас понял — место, где собрана красота. Уж в этом-то я мог себе признаться. Она даровала радость и счастье тем, кто ее построил, кто украсил столь богато и изощренно, даровала радость творцов, которую руки и глаза доносят до сердца. Эта радость, это счастье, казалось мне сейчас, были достаточными, даже, может быть, предельными, на какие мы, земные обитатели, имели право рассчитывать. Огонь любви все еще пылал у меня в крови, и ликование по-прежнему волной охватывало все мое существо. Сколько раз я опускался коленями на ледяной пол в таком же вот месте и тщетно ждал божественного откровения, радости, счастья, чтобы наполниться до предела… И вот теперь такое случилось.

Анна надела длинную тунику с узкими рукавами из темно-синего шелка, а поверх нее — темно-красную безрукавку котту. Она стояла ко мне спиной, а когда повернулась, я не смог скрыть восхищения. Я никогда еще не видел ее в женской одежде и никогда не видел женщину, одетую вот так. Утонченные дамы Бейлстера обычно выглядели словно богато задрапированные колонны: элегантные, иногда достаточно скромные, часто строго-холодные. А Анна открывала столько же, сколько и прятала, по крайней мере от горла до талии. Волосы она забрала в сетку из золотых нитей. Видя, как я уставился на нее, она очаровательно надула губки и покружилась на месте, так что свободные полы туники и котты взлетели и закрутились вокруг ее ног.