Эрнест Капандю - Рыцарь Курятника

— Герцог, — сказал Мориц, — я вам напомню, что король оказал вам милость, приказав сделать первый пушечный выстрел. Все готово. Ваш пушечный выстрел будет сигналом общей атаки.

Герцог де Ноайль поклонился.

— Я буду иметь честь сам участвовать в сражении, — ответил он. — Граммон, — прибавил он, — поезжайте и доложите королю, что я начинаю.

Молодой герцог поклонился и хотел пришпорить своего коня.

— Обними же меня, прежде чем уедешь! — продолжал герцог де Ноайль.

Герцог де Ноайль и Мориц стояли рядом возле группы вязов. Голландцы, англичане и австрийцы, образуя полумесяц, медленно приближались. Граммон подъехал к дяде, проехав между ним и маршалом, который протянул ему руку.

— Сражайтесь, как при Геттингене, — сказал Мориц, намекая на сражение, происходившее два года назад, в котором Граммон проявил неимоверное бесстрашие, бросившись на неприступные позиции неприятеля, — сражайтесь так, но будьте удачливее.

— Скажите его величеству, — продолжал герцог де Ноайль, — что я сегодня с гордостью одержу победу или умру за него!

Дядя наклонился обнять племянника. Граммон, находившийся тогда между маршалом и герцогом, держал в левой руке правую руку маршала и, наклонившись в седле, подставил щеку де Ноайлю. В эту минуту блеснула вспышка, раздался выстрел, и Граммон упал. Это был первый выстрел шрапнелью голландской пушки. Пуля пролетела между маршалом и герцогом де Ноайлем и раздробила грудь герцогу де Граммону, который упал мертвым на шею лошади. Мориц чувствовал в своей руке, как сжались пальцы этой первой жертвы сражения, а герцог де Ноайль получил последний поцелуй этих навсегда закрывшихся уст. Герцог де Ноайль побледнел, как полотно, соскочил на землю, чтобы поднять окровавленное тело Граммона, соскользнувшее с седла. Другие офицеры прибежали помочь ему. Маршал печально смотрел на эту сцену и, покачав головой, произнес:

— Отомстите за него!

Он ускакал галопом, а герцог де Ноайль, сверкая глазами, закричал:

— Пали!

Французская линия вся запылала, облако красноватого дыма поднялось клубами с земли, раздираемое огненными зигзагами. Гул, страшнее гула извергающегося вулкана, слышался на расстоянии десяти лье, и земля дрожала от этих первых аккордов битвы.

Пробило восемь часов. Уже три часа дрались безостановочно. Французская армия побеждала, и это вдохновляло солдат. Крики «Да здравствует король!» раздавались со всех сторон, особенно в лесу Барри, где французская армия подвергалась самым жестоким атакам. Тут находился избранный корпус, составленный из приближенных короля, и под предводительством дворян с высокой воинской репутацией.

— Право, господа, — говорил, смеясь, де Бирн, — сегодня так жарко, что приятно находиться под такой густой сенью.

— Здесь так хорошо на траве! — прибавил полковник де Клиссон.

— Вот доказательство, что здесь неплохо! — прибавил де Куртен, показывая на трупы, валявшиеся на земле.

— Я надеюсь, — заметил маркиз д’Обстер, — что когда мы докажем господам англичанам, что нельзя охотиться в этом лесу без нашего позволения, они оставят нас в покое.

— Мне кажется, что они не слишком беспокоят нас и теперь.

— Это правда, Круасси, и твоим солдатам остается только отдыхать.

— Если бы, по крайней мере, принесли позавтракать, то можно было бы освежиться немножко.

— Да, но здесь нет ничего.

Все переглянулись, покачав с печальным видом головами.

— Мне очень хочется пить, — пожаловался полковник лейб-гвардейцев.

— Возможность есть, полковник, — послышался чей-то голос.

Бирн обернулся: за ним стоял сержант, приложив руку к шляпе, в почтительной позе солдата, стоящего перед своим начальником.

— А, это Фанфан-Тюльпан! — сказал герцог, улыбаясь.

— Так точно, полковник.

— Это счастье при таком граде пуль! Что ты хочешь мне сказать?

— У Наноны есть еще вино, и если вы хотите пить…

— У моей маркитантки?

— Да, полковник.

Фанфан хотел пойти за ней.

— Нет, — отказался герцог, — пусть она оставит это вино для раненых. Славная девушка эта Нанона, — прибавил полковник, обернувшись к своим товарищам, — она относит пить раненым под неприятельским огнем.

Прискакал во весь опор адъютант маршала, все окружили его.

— Господа! — сказал он. — Голландцы соединяются с англичанами, они прекращают атаковать Антуанг и собираются между Фонтенуа и лесом Барри. Я привез вам приказ маршала держаться здесь до последней возможности.

— Будем держаться! — ответили все в один голос.

— Тогда мы уверены в победе.

— Умрем все, не отступив ни на шаг, — заверил Клиссон. — Да здравствует король!

— Да здравствует король! — повторил де Мез, пришпорил коня и исчез в облаке пыли.

— Будем ждать неприятеля и не дремать, — сказал герцог де Бирн.

Благородные полковники позвали своих офицеров и отдали им приказания, немедленно исполненные. Было одиннадцать часов. Уже шесть часов длилось сражение. Двести пушек гремели на равнине, земля была везде усыпана трупами, а день еще не кончился.

— Если англичане еще промедлят, — сообщил Клиссон, — я буду завтракать: умираю от голода.

— А уж если умереть, так лучше от пули, чем от голода.

— Эх! — вздохнул Бирн. — Если бы граф де Сен-Жермен сдержал слово, то мы позавтракали бы сегодня.

— Как, — спросил Таванн, — граф де Сен-Жермен должен был угостить нас сегодня завтраком?

— Не вас, а меня.

— С какой стати?

— Я выиграл завтрак в каваньоль для себя и для гостей, которых я приглашу. Этим завтраком он должен был угостить меня ровно через месяц — день в день, час в час, — где бы я ни был.

— Ну так что ж?

— Ты не понимаешь: я выиграл завтрак 11 апреля в одиннадцать часов утра. А сегодня 11 мая, одиннадцать часов утра, стало быть, завтрак должен быть мне подан сейчас и здесь.

— Он здесь, — сказал кто-то.

Все повернулись в ту сторону, откуда раздался голос. Ветки одного из кустов раздвинулись, и оттуда вышел изысканно одетый человек. Он любезно поклонился.

— Вы! — с изумлением закричал Бирн.

— Любезный герцог, — ответил человек, приближаясь, — сейчас без пяти минут одиннадцать. Вы видите, я не опоздал.

Все удивленно переглядывались, как будто забыв и о сражении, и об оглушительных пушечных выстрелах.

— Вы здесь! Вы! — повторил Бирн.

— Я! — ответил пришедший, державший себя так непринужденно, как будто находился в гостиной. — Что же вы находите в этом удивительного? Ведь сегодня 11 мая? В одиннадцать часов вы сядете за стол.

— Где это?

— Здесь.

— Ну, граф Сен-Жермен, если это так, я объявляю вас самым необыкновенным человеком, который когда-либо существовал на земле.