Эрнест Капандю - Рыцарь Курятника

— Барон де Монжуа.

— Об этом заранее условились с мадемуазель Бриссо?

— Да.

— Кто придумал этот план?

— Барон де Монжуа.

— Что же еще вы должны были сделать и что сделали?

— Ничего. Моим визитом к хорошенькой оружейнице исчерпывалось поручение, данное мне.

Граф повернулся к Бриссо и приказал:

— Теперь вы расскажите, что сделали и что должны были сделать!

— Я праздновала в этот вечер новоселье в моем домике, — ответила Бриссо, — и давала мой первый ужин. У меня должен был собраться весь цвет высшего общества. Этот маленький праздник стоил покойному Сент-Фуа четыреста луидоров.

— Этот домик находился на улице Вербоа?

— Да.

— Вы ездили за Урсулой Рено?

— Я.

— Кто вас послал?

— Барон де Монжуа и граф де Шароле.

— Они вам сказали, в чем дело?

— Не совсем. Я знала, что какая-то женщина хочет просить какой-то милости, но я не знала ни каких подробностей. Когда я приехала к мадам Рено, она была предупреждена, потому что ждала меня. Мы поехали. Дорогой она ничего мне не говорила, только плакала. Я утешила ее, говоря, что она получит то, чего желает. Когда мы приехали, я оставила мадам Рено в маленькой гостиной, как было условлено.

— А потом?

— Потом я не интересовалась ею и не видела ее больше.

— Что она делала?

— Я не знаю.

— А вы? — спросил он Морлиера.

— Тоже не знаю, — ответил кавалер.

— Это невозможно!

— Вот что я знаю еще, — продолжал кавалер. — Когда эта женщина приехала с Бриссо, она осталась на несколько минут в маленькой гостиной, потом слуга — Сен-Клод, кажется, — пришел за ней и отвел ее в сад. Была ночь, темнота стояла полная. Но это я знаю, потому что когда я входил в большую гостиную, я видел, как слуга и эта женщина прошли мимо меня.

— А потом?

— Я больше не видел мадам Рено.

— Она не была за ужином?

— Нет.

— Она не видела Шароле?

— Нет.

— А Шароле не выходил во время ужина?

— Не могу сказать, это было так давно, что в памяти моей все перемешалось. Я не помню, отлучался Шароле или нет.

— Барон де Монжуа тоже был за ужином?

— Да, он пришел одним из первых.

— И отлучался?

— Не могу сказать.

Граф обратился к Бриссо.

— А вы?

— У меня, как и у Морлиера, все в памяти перемешалось, — ответила Бриссо.

— Однако, кто убил Урсулу Рено, вы должны знать.

— Нет, я не знаю, — ответил Морлиер.

— И я тоже, — прибавила Бриссо.

— Вы осмеливаетесь это говорить! — закричал взбешенный граф.

— Я говорю правду, — ответила Бриссо, — клянусь всем, чем хотите. Я действительно не знала, что женщина, о которой вы говорите, была убита, я даже не знала, что она умерла.

— Как! Преступление было совершено в том доме, где вы находились оба, женщина была убита у тебя, презренная тварь, похоронена в твоем саду, а ты не знаешь, что эта женщина умерла!

— Клянусь!

— Ты лжешь.

— Нет, не лгу.

— И я клянусь тоже! — прибавил Морлиер. — Клянусь моей шпагой, я говорю правду!

Граф скрестил руки на груди.

— Как это может быть, — продолжал он, — что преступление было совершено, а вы этого не знали!

— Если это произошло во втором часу утра, — сказал Морлиер, — я не мог ничего знать, потому что ровно в час дозорный отвел меня в тюрьму.

— О! — вскричала Бриссо, как будто вдруг вспомнив. — Ваши слова заставили меня припомнить… Это было так давно… но теперь я вспомнила.

— Что? — спросил граф.

— В час ночи ужин закончился, и граф Шароле предложил нам покататься в санях на Версальском пруду. Решили ехать тотчас и кататься при факелах. Тогда было очень холодно, и все замерзло. В ту минуту, когда мы садились в экипажи, кавалер де Ла-Морлиер был арестован.

— Это правда, — сказал Морлиер, — я теперь вспомнил абсолютно все подробности. Я вышел из дома и поставил уже ногу на подножку кареты, когда дозорный показал мне свое предписание. Нечего было делать, я покорился. Шароле, Лозен и Фиц-Джеймс, сидевшие в первом экипаже, расхохотались, как сумасшедшие, пожелав мне спокойной ночи.

— Я была в том экипаже, в который вы садились, — продолжала Бриссо, — возле меня сидел де Рие, а напротив — барон де Монжуа. Когда вас арестовали и увезли, смех прекратился. Монжуа выскочил из экипажа, сказав нам: «Мы достаточно посмеялись, теперь надо сделать так, чтобы Морлиер приехал к нам в Версаль. Я берусь за это». После этого мы уехали, а барон остался освобождать кавалера Морлиера.

— Он это сделал только полгода спустя, — сказал Морлиер.

— Итак, Монжуа остался один? — спросил граф.

— Да.

— В котором часу вы на следующий день вернулись в ваш домик?

— Я вернулась только через неделю.

— Как это?

— Катанье на пруду утомило нас. Граф де Шароле принял нас в своем версальском особняке. Мы отдохнули несколько часов, а потом, вместо того, чтобы поехать в Париж, отправились в замок Фоссез, где должны были охотиться. Возвратились мы оттуда через неделю.

— И в домике на улице Вербоа все было в порядке?

— Да.

— И вы ничего не заметили? Слуги ничего вам не сказали?

— Я узнала, что барон де Монжуа отправил четырех лакеев освободить Морлиера, а сам остался один с горничной. Но потом мне стало известно, что субретка, вступив в любовную связь с Сен-Клодом, камердинером графа де Шароле, ушла из дома тотчас после моего отъезда, зная, что я не вернусь домой.

— Так что в эту ночь Монжуа оставался один в вашем доме?

— Я так полагаю, но точно сказать не могу.

— И вы не имеете никаких других сведений?

— Никаких.

— Вы мне сказали все, что знали?

— Абсолютно все.

— Но вы видели потом Монжуа?

— Часто. И даже накануне того дня, когда его нашли мертвым, со шпагой в груди.

— Разве он был убит на дуэли?

— Кажется.

— Известно, кем?

— Этого так и не смогли узнать, — ответил Морлиер. — Когда подняли труп, увидели, что он мертв уже несколько часов, причем удар шпагой был нанесен довольно странный.

— То есть?

— Обыкновенно удар шпагой наносится сверху вниз и прямо, вот таким образом…

Морлиер приподнялся и показал рукой несколько движений, как искусный фехтовальщик.

— Но, — продолжал он, — удар был нанесен снизу вверх и так косо, что можно было предположить, что противник стал на колени и уперся о землю левой рукой…

— Вы, стало быть, рассматривали рану? — спросил граф.

— Да. Рие, Лозен и я, прогуливаясь, нашли тело этого бедного Монжуа. Я до сих пор вижу его на сырой земле, хотя с тех пор минуло уже пятнадцать лет… Это было в 1730 году, 30 января, в самую годовщину моего ареста!

— У него не было наследников?

— Никаких.

— И родственников?

— Ни одного.

— Никто не был заинтересован в нем настолько, чтобы стараться за него отомстить?

— Нет. Таинственная смерть Монжуа наделала шума, потом о нем перестали говорить.